Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Александр Сегень

— Да, была, — вздохнул Ричард. — Но вовсе не до недавних пор. Та пора давно миновала, когда принцесса Алиса считалась моей суженой.

— Об этом ходит такое множество сплетен… — промолвила Беренгария и потупила взор.

— Чтобы развеять сплетни, я готов рассказать вам все о моих взаимоотношениях с сестрой короля Филиппа-Августа, — решительно приступил к разговору король Львиное Сердце. — Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я считал себя человеком поистине удачливым во всех отношениях.

— Удачливым?

— Именно. То бишь человеком, коему и впрямь посчастливилось в свое время родиться на свет.

— А сейчас?

— Что сейчас?

— Сейчас вы себя таковым не считаете?

— О, еще бы! Конечно! Особенно с того мгновения, как я увидел вас, ваши глаза, пылающие неотразимой красотой гнева.

— И именно в шестнадцать лет вам сосватали сестру Филиппа-Августа?

— Да, в этом возрасте. Как говорил мой отец, пришла пора обрядить меня в полную сбрую. Он тогда объявил, что Лангедок находится в вассальной зависимости от Аквитании, и Раймон Тулузский принес мне омаж[44]. Мой брат Анри был уже к тому времени женат и коронован в качестве наследника престола. Ему не терпелось сбросить с трона нашего бедного старикана, короля Англии Анри Плантажене. Впрочем, какой там старикан!.. Отцу в том году исполнилось всего лишь сорок лет. Я не любил Англию, обожал Тулузу. К отцу особой ненависти не испытывал, но сразиться против него был не прочь. В общем, мы с Анри бросили отцу вызов, заявив о своей полной независимости от английской короны. Бретань и Нормандия, Анжу и Пуату встали на нашу сторону. Пользуясь случаем, король шотландский тоже решил повоевать с английским государем. Все говорило о том, что отца ожидает жестокое поражение. Но одно обстоятельство странным образом сыграло против нас и всех наших союзников и покровителей — несколько тамплиеров из английских комтурий захватили замок, в котором находилась наша мать Элеонора, пленили ее и увезли в заточение, точное место которого никак не удавалось разведать. Все наши военные действия после этого почему-то стали отличаться крайней бестолковостью, и вскоре нам пришлось признать свое поражение в войне с собственным отцом. Причем Анри сдался после первых же неудач, а я, как дурак, еще продолжал некоторое время сопротивляться, не желая мириться с мыслью о проигрыше. Король Франции тоже тянул с мирным соглашением. Людовику ужасно не хотелось, чтобы подумали, будто он жаждет освобождения из темницы своей бывшей жены. Когда же и я сдался, Людовик поспешил предложить отцу мир. Местом встречи был выбран замок Жизор на границе Нормандии и Франции. Какой-то древний обычай существовал испокон веков — для принятия важных решений собираться у огромного жизорского вяза, о возрасте которого можно было только гадать. Должно быть, обычай этот имел когда-то особое значение для друидов, поклоняющихся деревьям.

— Да, я слышала про жизорский вяз, какой он был огромный, — сказала Беренгария, — и как вы, эн Ришар, его доблестно свалили.

— Нуда, нуда, — улыбнулся Ричард. — Так вот, в этом-то распроклятом месте возле жизорского древа мне и всучили эту дурацкую Алису.

— Разве можно так о девушке!.. — нахмурилась Беренгария.

— Об Алисе можно, милая Беранжера, уверяю вас, — поспешил оправдаться Ричард. — Хорошо помню тот осенний денек… Обосновавшаяся в замке тамплиерская комтурия распоряжалась устройством встречи, и все прошло превосходно. Мой отец долго беседовал с королем Людовиком с таким видом, будто ни он, ни Людовик и слыхом не слыхивали о женщине по имени Элеонора. О ней не было сказано ни единого словечка. Шелестела могучая листва вяза, играла тихая музыка. Когда монархи уставали от разговоров, поэты принимались читать свои стихи. Я тоже спел там кансону собственного сочинения. Кажется, «Папоротник». Всем было весело. Малышка Алиса, которую Людовик привез с собой в Жизор, уморительно изобразила, как я пел. И тут мой отец возьми да и ляпни: «Вот пусть она и будет ему женой». И Людовик не моргнув глазом согласился: «Что ж, пусть! В залог нашего сегодняшнего примирения». Вот так, легко и просто, меня сосватали.

— И что же вы почувствовали тогда? — спросила Беренгария.

— Если честно, ничего не почувствовал, — рассмеялся Ричард. — Мне было наплевать. Она пребывала еще в столь нежном возрасте, что до свадьбы было далеко. Я нисколько не считал себя обремененным заключившейся сделкой между королем Англии и королем Франции. Отец так полюбил девчонку, что увез ее с собой в Лондон. Ни у кого и в мыслях не было, что жуткое пророчество Мерлина еще только начинает сбываться.

— Пророчество Мерлина? — удивилась принцесса. — Что это?

— Во времена короля Артура был такой колдун по имени Мерлин…

— Это я знаю.

— Так вот, среди его пророчеств есть одно про нашего отца и нас, его сыновей. От вас, Беранжера, я не намерен ничего скрывать, даже самое мрачное. В этом пророчестве сказано, что мы угробим собственного отца и за это ждет нас, его сыновей, страшное наказание еще в земной жизни.

— И это наказание…

— Не спрашивайте меня о нем! Вы знаете, что двое моих братьев уже в могиле — Анри и Годфруа. Я тоже мог бы разделить их унылое ложе, но Господь ведет меня в Святую Землю, чтобы там я мог искупить свой грех и сокрушить пророчество Мерлина.

— Да будет так! — с горячим чувством воскликнула Беренгария. — Но вы отвлеклись от рассказа о своей невесте Алисе.

— Я собираюсь продолжить его, любовь моя. Итак, я наслаждался бесшабашной молодостью. Немного повоевав и успев вкусить радости побед и горечь поражений, я занялся наведением порядка в своих владениях. Я решил, что Аквитания должна почувствовать над собой власть нового господина. Аквитанцы не смирились с победой английского короля и продолжали бунтовать. Теперь уже одновременно и против отца, и против сына. И мне понравилось подавлять восстания своих подданных, я разъезжал по всей стране и своей рукой усмирял бунтарей. Забияка Бертран де Борн стал моим спутником, вместе мы разъезжали по взбунтовавшейся стране. Трубадур Бертран, не представляющий себе жизни там, где не бьют друг друга, где не льется кровь и не звенит сталь оружия и доспехов, быстро смекнул, что рядом со мной всего этого будет в избытке. Одно время, воюя, я даже перестал сочинять песни. Я вошел во вкус беспрерывных сражений, которые почти всегда заканчивались моими победами и пышными пирами с непомерными винными возлияниями. Благо вином юг Франции богат, как ни одна другая страна в мире. Тогда же я изобразил на своем знамени Чашу Святого Грааля.

— И пьянский девиз, — с легким укором улыбнулась принцесса.

— Да… — с некоторым смущением улыбнулся в ответ Ричард. Впервые ему стало немного стыдно за свое «Кто выпьет много…». — Так вот, жизнь моя била ключом. В ней было все — и война, и поэзия, и вино, и женщины… М-да… Простите, милая Беранжера! И вино, и женщины, и соратники, и сотрапезники. Рыцари моего войска обожали меня. Средь воинов не было певца, равного мне, средь певцов — равного воина. А об Алисе, живущей в Лондоне при дворе моего отца, я ни разу не вспомнил за все три года, промелькнувшие со дня нашей с ней помолвки.