Страсти по Веласкесу - Валентина Демьянова

— Устала, сил нет! Ты и представить себе не можешь, до чего тяжело в течение нескольких часов изображать полную дурочку. Ощущение такое, будто смену у станка отстояла.

К сожалению, проверенная уловка в этот раз не сработала, и подруга не пожелала сменить гнев на милость. Уперев руки в массивные бока, она ехидно поинтересовалась:

— И что за нужда заставила тебя это сделать?

— Были причины… — вздохнула я.

— Может, объяснишь?

Я подняла на нее глаза и очень серьезно сказала:

— Мне, Даша, часто приходится играть самые разные роли. Работа такая. Не всегда можно людям все честно выложить. Результат может оказаться не тем, какой мне нужен.

— И сегодня так? — недоверчиво спросила подруга.

— И сегодня, — вздохнула я. — Прикинь, являюсь я в эту академию со странной просьбой — раскопать для меня подробности частной жизни двух давно канувших в Лету семейств. А они, заметь, все там такие важные, занимаются исключительно серьезными исследованиями, генеалогические древа без устали рисуют. Выложи я им все начистоту, стали бы они иметь со мной дело? Наверняка нет! Заподозрили бы неладное и быстренько оказали. А я придумала себе образ, в устах которого самая бредовая просьба выглядит естественно, и все получилось. Ну, кроме этого были у меня еще кое-какие причины для маскарада, но это так… мелочи.

— И чем закончился визит? — совсем уж мирно спросила Дарья.

— Договор заключила. Обещают покопаться в архивах и подобрать нужный материал, — хмыкнула я.

— И сколько они с тебя слупили за эту работу?

— В общей сложности, шесть тысяч. Долларов, естественно. Аванс в две тысячи я уже внесла.

— С ума сошла! Это же уйма денег!

— Не бери в голову. Придумаю что-нибудь, — отмахнулась я.

— Считаешь, будут результаты?

— Загляну через недельку, справлюсь. Особых надежд не питаю. Для выполнения моего задания им нужно найти письма, дневники. А всего этого может и не обнаружиться. В общем, все пока зыбко и никакой уверенности в положительном результате нет.

Дарья перевела взгляд на окно за моей спиной и задумчиво произнесла:

— Я тут на досуге размышляла о твоей картине…

При этих словах я насторожилась. Дарья не зря слыла среди коллег и друзей большой умницей, если уж она чем серьезно озадачивалась, то результаты всегда были блестящими.

— И что? — спросила я, лелея в душе робкую надежду, что подруга присоветует нечто дельное.

— То, что ты ищешь следы Щербацкой правильно, но этого недостаточно. Одним этим ограничиваться нельзя. Может оказаться, пустышку тянешь, — сказала Даша.

Спорить с этим было бы глупо, сама столько раз тратила время впустую, идя по ложному следу.

— Так часто бывает, — нетерпеливо согласилась я и замерла в ожидании.

— Я вот что думаю… Картину у Щербацкой ведь в двадцать четвертом году отняли, так?

Я торопливо кивнула.

— А это было уже советское время! Кто тогда занимался изъятием ценностей у буржуазии и дворянства? Власти!

— А может, автор письма имеет в виду вульгарное воровство?

— Все может быть! — рассердилась Даша. — Не сбивай меня с мысли. Мы сейчас мой вариант разбираем. Так вот… Он ведь не написал «украли», нет! Он употребил словосочетание «незаконно изъяли»! По сути это одно и то же, но оттенок разный, и это наводит на определенные размышления.

— К чему ты клонишь?

— Объясняю! Вывоз художественных ценностей из усадеб и городских домов для тебя не новость, так?

— Так!

— Так, может быть, стоит проверить, не государство ли прикарманило картину?

— Мысль хорошая, но… Где ее теперь искать? Объем поступавших предметов искусства был так велик, что даже в царившей тогда суматохе систематизировать их возможности не было. Ты же знаешь: многие из них как осели в запасниках, так и лежат там до сих пор, неопознанные. Очереди своей дожидаются. Попробуй найди!

— Не все так плохо, подруга! Художественные ценности вывозились в основном в Москву. Конечно, кое-что оставляли и на местах, но самое ценное отправлялось в центр, где распределялось по государственным хранилищам. Книги направлялись в библиотечное хранилище, документы — в архивное, картины, фарфор, предметы интерьера — в музейное. И тут у нас есть зацепка!

— Вот как? — заметила я, памятуя об обширном круге Дашиных знакомых.

— Конечно! Несколько лет назад у нас в институте работала очень милая женщина. Как-то мы с ней разговорились о судьбе художественных ценностей, изъятых из усадеб после революции. Помнится, я тогда бурно возмущалась тем, что этот вывоз сопровождался большими потерями. Мол, мало того, что часть вещей погибла от неосторожного обращения, а часть была просто расхищена всякого рода проходимцами, так даже тем, что удалось сохранить, не могли распорядиться с умом. Да, я была права, но говорила, как это часто со мной бывает, чересчур резко, и она вдруг возмутилась и стала со мной спорить. Доказывала, что изъятие произведений искусства из усадеб было единственно возможным путем их спасения от гибели, и что люди, занимающиеся этим, были настоящими подвижниками. Как потом оказалось, ее дед работал в Национальном музейном фонде и имел прямое отношение к изъятию художественных ценностей из «дворянских гнезд». Помнится, она упоминала, что после него остались какие-то бумаги.

— Интересно было бы взглянуть.

— Хочешь, позвоню ей?

— Несмотря на ссору, поддерживаете отношения?

— Какая там ссора! Так, немного погорячились обе, покричали и мирно разошлись. Мы с ней в прекрасных отношениях.

— Валяй, звони, а я пока ужином займусь.

— Только не это! Знаю я твои кулинарные таланты. Только испортишь все.

— Я очень хорошо умею жарить картошку, — напомнила я.

— Вот-вот, и я о том же. Твоей картошкой я сыта по горло. И потом, я на диете. Уже две недели как худею, так что, милая, ты посиди в уголочке и ничего не трогай, а я позвоню и потом быстренько сварганю что-нибудь съедобное.

Возразить было нечего. Большую часть времени я провожу в разъездах, домашнее хозяйство веду через пень-колоду, а по часть готовки и вовсе была полным нулем.

Дарья отправилась в комнату звонить, а я устроилась поудобнее на диване и задумалась: «Последнее время я много суечусь, а результатов никаких. От Герасима до сих пор нет известий. То ли он сильно занят, и у него пока руки не дошли до того, о чем я его просила, то ли дело оказалось не таким уж простым. Что ж, подожду еще денек и начну теребить парня. На академию тоже особой надежды нет. Семейные документы, если они сохранились, могут быть рассеянны по разным архивам, и найти их будет непросто. А уж сколько кропотливой работы потребуется проделать, чтобы раскопать все необходимое!»