Когда мы верили в русалок - Барбара О'Нил

– Мне ужасно не хватает всех, – невольно промолвила я. – Папы, Дилана, Уголька. – В моем голосе появляется хриплость. – По нашей собаке я тоскую так, будто мне руку отрезали. Богом клянусь.

– Он был самый лучший пес на свете.

– Это уж точно, – кивнула я, тряхнув головой, чтобы убрать волосы с лица. – Я скучаю по ресторану. По террасе, по навесу. По нашей комнате. – Я делаю глубокий вдох. – По ночевкам в палатке на берегу. Это было так здорово.

– Да.

Кончиком пальца она проводит по шраму на лбу.

– Землетрясение все разрушило.

– Да, наверно. – От раздражения у меня стало зудеть в спине. – Хотя Дилана и Уголька к тому времени в живых уже не было.

– Да знаю я. Ну что ты все портишь в такой момент? Вечно тебе надо подковырнуть.

– Я не порчу. Просто констатирую факт. Это реальность. – Факты и цифры.

– Ну да. Только реальность не всегда совпадает с представлениями о ней. Не все вписывается в рамки простого изложения фактов.

Как наши родители. Как наше детство. Как землетрясение.

– Тебя ведь даже там не было в тот день, – не выдержала я. Это был один из тех редких моментов, когда мне яростно хотелось высказать Джози все, что я о ней думаю. – Несколько часов я одна сидела на краю утеса, понимая, что отца, скорее всего, уже нет в живых. А ты помнишь только одно – что разбила голову.

– О, Кит! – Она схватила меня за обе руки. – Боже мой, прости. Ты права. Наверно, это было ужасно.

Я не отняла у сестры свои руки, но закрыла глаза, чтобы не смотреть на нее.

– Я знаю, что в Санта-Крузе тоже было страшно, но…

Джози быстренько встала со своего места и, пересев в кабинке на мою сторону, обняла меня.

– Прости. Я порой жуткая эгоистка.

Меня обволакивал запах Джози, ее аромат, не похожий ни на что на свете, и я забылась в своей любви к ней, в своем обожании, в своей ярости. Изголодавшиеся по ней клетки моего привыкшего к одиночеству тела блаженствовали несколько долгих минут. Потом я от нее отстранилась.

– Жизнь – сложная штука.

– Пожалуй.

– Но я не могу представить, какими мы были бы без Дилана. А ты?

Даже не хочу представлять.

– Это неважно. Как есть, так и есть.

Теперь пришла моя очередь отвести глаза, устремить взгляд в окно, на океан, сливающийся вдали с пустынным синим горизонтом.

– Может, теперь по берегу прогуляемся, – предложила я. – Глядишь, найдем русалочьи монеты.

– Это была бы большая удача, – заметила Джози.

Именно в тот день мы сделали себе татуировки, сидя бок о бок в салоне тату близ пляжа Оушен-Бич в сгущающихся сумерках. Это решение было принято спонтанно.

Я провожу пальцами по татуировке. Элегантная искусная работа. Я никогда не жалела, что решилась на это, хотя ни прежде, ни потом ничего столь опрометчивого не совершала. Возможно, мне просто хотелось снова сблизиться с сестрой.

Удача, думаю я теперь, сидя на кровати в Окленде и наблюдая, как светлеет горизонт. Не сказать, что ей очень уж везло, но в свое время, слишком уверенная в своей правоте, я этого не замечала.

Джози. Красавица. Умница. Но такая непутевая. Обреченная.

Какой стала та женщина, с которой я виделась в тот день в Сан-Франциско? Кого я найду: тусовщицу, которая все так же ездит по миру, гоняясь за хорошей волной? В принципе, для этого она уже немолода, но, вообще-то, с нее станется. Или, может быть, она нашла способ совместить свою страсть с работой, как те женщины, что открыли в Санта-Крузе женский магазин по продаже принадлежностей для серфинга? Или, возможно, она просто наркоманка, в хлам прокуривает свою жизнь.

Маленькими глоточками я потягиваю остывающий чай. Нет, вряд ли она наркоманка. В какой-то момент она должна была развернуться, иначе бы не выжила. В нашу последнюю с ней встречу ее зависимость достигла крайней точки, и только чудо могло бы ее спасти.

На экран ноутбука я вывожу кадр из программы новостей, в который она попала. На удивление четкий снимок. И в чертах ни намека на беспутство или утомление. Стрижка дорогая, стильная, или, может быть, она только-только из парикмахерской. Лицо не обрюзгшее, как у горьких пьяниц, да и вообще она выглядит так же, как пятнадцать лет назад, ни на йоту не старше. Классическая Джози. Все такая же прекрасная. Такая же стройная.

Такая, какой была всегда.

Где же ее искать?

Я подхожу к раковине, выливаю холодный чай, снова наполняю чайник и, пока вода кипятится, стою со сложенными на груди руками, прислонившись к столу.

Решая медицинские головоломки, я научилась всегда, всегда опираться на известные факты. Пациентка больна чем-то непонятным – начинай сначала. Боль в желудке и сыпь. Что она ела? Чем занималась последние двадцать четыре часа? Сколько ей лет? Живет одна? Питается с друзьями или с родными? Принимает душ?

Итак, что мне известно о Джози?

Нет, не то.

Начнем с факта: пять дней назад блондинка со шрамом, точь-в-точь как у моей сестры, попала в телекамеру возле объятого пожаром ночного клуба.

Чайник со щелчком отключается. Я заливаю кипятком чайный пакетик в маленькой чашке, жалея, что у меня нет с собой кружки, в которой чай дольше бы оставался горячим, пока я работаю за компьютером на кровати.

В котором часу снимали репортаж о пожаре? Я нахожу на кадре с блондинкой отметку времени: десять вечера. По новозеландскому времени. У меня тогда было два часа ночи. Все сходится. Должно быть, я ухватила один из первых репортажей.

Ладно. Какие заведения в этом районе могли быть открыты в пятницу в десять вечера? Да почти все, выясняю я. Все рестораны, все клубы и бары.

Вернемся к фактам. Судя по стрижке и дорогому свитеру, женщина она, видать, состоятельная. Может быть, встречалась с друзьями… Я листаю карту, высматривая возможные варианты. Мое внимание привлекает одно заведение – итальянский ресторан в Бритомарте, престижном торговом районе близ гавани. Его адрес я пересылаю на свой телефон. Пойду туда, покажу фото сестры. Может, ее там видели. Или даже лучше: может, ее там знают. Может, она там часто бывает.

Но сейчас все закрыто, ведь еще только начало восьмого. Меня снедает нетерпение. В отеле есть бассейн. Спущусь туда, поплаваю немного, потом вернусь в номер и приведу себя в порядок, чтобы не стыдно было показаться на люди.

Я жарю яичницу (яйца снесли куры, которых разводит Сара) и вдруг – землетрясение. Начинается оно тихо, и в первое мгновение я просто дезориентирована, как бывает, когда повернешься слишком быстро или оступишься. Потом – гул, звон стеклянной посуды в буфете. Я тотчас же выключаю газ, криком предупреждаю семью и бегу открывать дверь. Выпускаю во двор собак, выскакиваю сама. Птицы умолкли.