Древо жизни - Генрих Эрлих

Мы немедленно прошли в дом, в прихожей которого нас уже дожидались товарищ прокурора, два следователя, врач, еще несколько неизвестных мне лиц чиновного вида, а также четверо понятых, безуспешно пытавшихся скрыть унтер-офицерскую выправку под одеяниями швейцаров и дворников. Завидев генеральские мундиры, они встали по стойке смирно, выкатив от усердия глаза, и так, по-моему, и простояли все время, не проявляя излишнего любопытства к следствию. Все же остальные пребывали в возбуждении, но никто не смел переступить порог кабинета князя, где, по словам чиновника Озерова, и произошло убийство.

Я решительно потянул на себя двустворчатую дверь кабинета, сделал по инерции несколько быстрых шагов вперед и … остановился, потрясенный увиденным. Полностью обнаженное тело несчастного князя было распято на дальней стене кабинета, распято буквально, в полумраке кабинета явственно виднелись изогнутые головки металлических костылей, пронзивших кисти и ступни убитого. Над его головой, почти под самыми хорами, были намалеваны черной краской шестиконечная звезда и надпись IХЦВР.

(Северина буквально подбросило на кровати. Первой его мыслью было, что он заснул за чтением, и все это ему привиделось в кошмарном, иначе не назовешь, сне. Он на всякий случай ущипнул себя за руку, раскрыл свалившуюся на пол книжку и принялся читать дальше.)

Мне не пришлось дважды просить высоких особ покинуть помещение. За ними поспешили ретироваться и большинство из неизвестных мне лиц. Я приказал зажечь все лампы в этой части кабинета и приступил к осмотру.

Сначала несколько слов о кабинете князя, ибо и он был необычен, как и все в этом деле. Вероятно, раньше это была зала для больших приемов, она занимала всю правую половину первого этажа. Потолки было чрезвычайно высоки, около трех саженей, поверху, вдоль дальней и глухой левой стороны тянулись хоры, на которых представлялись музыканты со скрипками и трубами в руках. Так, наверно, и было во времена оно — дом был явно построен еще в прошлом веке, теперь же и хоры и почти вся левая стена были заняты полками с книгами. Такого количества книг я никогда в жизни не видел, наверно, здесь было собрано все, изданное в нашей державе от сотворения книгопечатанья, а оставшееся место занимали книги иностранные, которых тоже было преизрядно. Картин и портретов к моему большому удивлению не было вовсе, их заменял небольшой киот в переднем углу с иконами старого письма. Перед иконами теплились лампадки.

Посередине кабинета ближе в левой стене стоял письменный стол, рядом с ним открытое бюро с множеством ящичков, некоторые из которых были выдвинуты. Стол и бюро были под стать комнате, огромных размеров и старинной работы.

На правой стене было шесть окон, в сажень высоты и около двух аршин ширины, все они, за исключением одного, были скрыты плотными бархатными шторами. В это единственное окно, то самое распахнутое, которое я заметил еще с улицы, врывались потоки холодного воздуха, несмотря на это, в кабинете было не холодно. Тепло шло от стен, обтянутых дорогими шелковыми обоями.

Вдоль окон располагались четыре «укромных уголка», козетки и удобные кресла, стоявшие вокруг невысоких столиков, так и манили … нет, не к приятной беседе, а к пристальному изучению, потому что все они носили следы состоявшихся намедни бесед. В простенках между окон стояли горки, взломанные и частично опустошенные.

Я отложил их осмотр на потом, продолжая медленно продвигаться вперед по кабинету и зажигая все новые лампы, попадавшиеся по пути. Моя предосторожность была вознаграждена. Я обратил внимание, что на прекрасном, недавно натертом паркете, устилавшем пол, имеется изрядное, в сажень, пятно, которое блестит не так, как остальной пол. Пятно пересекали цепочки неясных следов, обрывавшихся на краях. Было очевидно, что преступники что-то затерли, а потом в спешке прошлись по еще влажному полу.

В двух шагах от пятна высилась гора из книг, около двух аршин высотой. Книги были выброшены из ближайших к столу полок. Многие были раскрыты, я нарочно наклонился посмотреть — сплошь что-то священное, жития святых, всякие «Толкования» и «Рассуждения», история и та священная или наша, столь же древняя.

— Рука сама тянется к спичкам, — усмехнулся один из следователей, молодой еще человек.

Я строго посмотрел на него, но внутренне согласился с замечанием. Вполне возможно, что преступники, желая скрыть следы, намеревались устроить пожар, но что-то им помешало. Впрочем, не менее вероятно было и то, что они что-то искали среди книг, перелистывая их и отбрасывая в сторону, и судя по тому, что разорены были лишь несколько полок, их поиски увенчались успехом.

Еще несколько шагов вперед. Вот и распахнутое окно. Я удовлетворенно кивнул — с краю на подоконнике, один возле другого, виднелись два отпечатка грязных сапог. Я как будто въяве увидел картину: первый преступник, воровато оглядываясь, цепляется за раму, подтягивается на руках, закидывает правую ногу на подоконник и бесшумно спрыгивает на пол, за ним тем же путем следует его сообщник.

Так мы дошли до дальней стены кабинета, и я смог ближе рассмотреть несчастного князя Ш. Это был сравнительно молодой, лет тридцати пяти, мужчина могучего телосложения. Бритая голова и длинная курчавая борода придавали ему вид кавказского абрека, эдакого Шамиля, но черты лица были тонки и благородны, особенно нос, с заметной горбинкой. На левой стороне груди имелась колотая рана, нанесенная, судя по всему, ножом, но крови было совсем немного, как и на руках и ступнях, пробитых металлическими костылями.

Кровь оказалась совсем в другом месте. На полу, почти у самых ног распятого, стоял старинный серебряный потир, в котором было где-то полкружки еще не свернувшейся крови. Оставалось только сетовать на несовершенство современной науки, которая не может надежно определить, принадлежит ли эта кровь убитому человеку, и вообще человечья ли она.

Еще меня поразил какой-то хорошо знакомый, но неуместный здесь запах, явственный, несмотря на распахнутое окно. Наконец, я сообразил, что это деготь, нашел и его источник — надпись над головой князя. Это могло иметь какой-то потаенный смысл, но могло и просто свидетельствовать о том, что у убийц не оказалось черной краски под рукой, это в свою очередь указывало на то, что они действовали в спешке и, возможно, без заранее намеченного плана. Эти мысли могли далеко увести меня, и я поспешил их отставить, конечно, на время.

Я послал одного из следователей за клещами. Когда он вернулся, мы с большим трудом выдернули костыли из стены и опустили тело на пол.

— Он ваш, — коротко сказал я врачу.

После проведенной операции я препроводил товарища прокурора к дверям и усадил на стул, чтобы ему было удобно заниматься привычным делом — надзирать. Следователям я поручил левую половину кабинета, призвав их обратить особое внимание на содержимое ящиков бюро и письменного стола, сам же направился к «укромным уголкам».

На столике первого стояла тарелочка с пресными хлебцами, тонкими как просвирки, и два стакана зеленого венецианского стекла, наполовину наполненные бесцветной жидкостью. Понюхал — вода водой!