Последняя из Стэнфилдов - Марк Леви

– Разве это было бы преступлением?

– Да, преступлением! Этот чертов листок уничтожил ее финансово и морально. Ты можешь назначить цену для мечты всей твоей жизни? И все, довольно об этом, или я возьму третье мороженое, и тебе придется везти меня в больницу.

– Не припомню, чтобы ты когда-нибудь что-то так драматизировал. Прямо диву даюсь!

– Я не драматизирую, просто у меня небольшой диабет.

– С каких пор у тебя диабет?

– Я же сказал: он небольшой. – Папа сделал вид, что считает на пальцах, и заявил с насмешливым видом: – Двадцать лет.

Я схватилась руками за голову:

– Ничего себе, тайна на тайне!

– Брось, Элби, к чему преувеличивать? Ты бы хотела, чтобы я вывесил в кухне свою историю болезни? Почему, по-твоему, твоя мать воевала со мной всякий раз, когда я приближался к коробке с печеньем?

Я отняла у него мороженое и потребовала отвезти меня на вокзал, объяснив, что обязательно должна вернуться в Лондон и сесть за работу, хотя врать я не люблю, особенно отцу.

В поезде я сразу позвонила сотруднице нашего журнала, выполнявшей поисковые запросы, и попросила ее об одной крайне важной для меня услуге.

Октябрь 2016 г., Лондон

Я снова в своей квартире-студии. Сижу, скрестив ноги, на кровати и смотрю серию «Красиво жить не запретишь», открывая третий по счету пакетик чипсов.

Это не просто культовый, но и общественно полезный сериал.

Он в самый раз для женщины, томящейся дома в одиночестве вечером в пятницу и изводящей себя за то, что откупорила бутылку сомнительного вина с намерением выпить ее в одиночестве, – бутылку, принесенную друзьями еще в те времена, когда она устраивала у себя дружеские вечеринки.

Полезен он и для женщины, которая, глядя на себя в зеркале в ванной, находит свое одиночество противоестественным, но потом, проведя слишком много времени перед этим чертовым зеркалом, приходит к другому мнению.

Для этой женщины и для многих других Пэтси и Эдина из сериала – любимые героини. Так обстоит дело сейчас, потому что они примерно в таком же состоянии, что и она. Так будет и завтра, когда похмелье напомнит ей, что ее жизнь – не телесериал.

Саффи лаялась со своей мамашей, заставляя меня вспоминать мои споры с мамой. В комнату вошла бабушка, чтобы успокоить обеих. Я своих дедов и бабок не знала и никогда не узнаю, потому что маму удочерили из сиротского приюта. Снова туман, и до чего густой! Я схватила сумочку, вынула письмо и в который раз его прочла.

«Мы знаем о своих родителях только то, что они сами хотят нам рассказать…»

Мама ничего не захотела нам рассказать.

Я стала разглядывать марку. Мне бы стать детективом, хоть плохоньким, как я раньше этого не сообразила? На марке портрет королевы Елизаветы II, но цвет у него не совсем такой, как у обычных английских марок. Стоило приглядеться – и под улыбающимся лицом ее величества обнаружилось слово «Канада» малюсенькими буквами. Как я раньше этого не заметила? На конверте стоял монреальский штамп. Что за аноним донимает меня аж из Северной Америки?

Вопросам нет конца.

Назавтра, листая журнал и наблюдая за своим бельем, крутящимся в барабане стиральной машины, я ответила на звонок из редакции. Звонила подруга, предпринявшая по моей просьбе поиски. В Англии она не нашла даже следа еженедельного издания под названием «Индепендент». Я тут же попросила ее расширить поиск и включить в него заокеанские газеты.

Через час я спустилась в холл и открыла почтовый ящик. Среди рекламных проспектов лежал конверт, подписанный уже знакомым каллиграфическим почерком. Соседа, тоже выгребавшего из ящика почту, удивила моя внезапная бледность.

Дрожа всем телом, я поднялась к себе и поспешно вскрыла конверт. В нем лежал листок из блокнота с одной-единственной строчкой: «22 октября, 19 часов, кафе “Сейлорс”, Балтимор».

Было 19 октября. От растерянности я сначала швырнула в свой дорожный чемодан туалетный набор и мятые вещи, а потом села искать в интернете дешевые авиабилеты. Не тут-то было: на моем банковском счете средств оказалось недостаточно. Я с замирающим сердцем позвонила Мэгги, чтобы одолжить у нее денег на дорогу.

– Понимаешь, я только отчасти врала, когда говорила папе, что пытаюсь добиться от банка продления моего кредита, – сказала она.

Мне отлично известны все недостатки сестры, но скупость среди них не числится. Она говорила правду.

– Зачем тебе вдруг понадобились две тысячи фунтов? – осведомилась она. – Во что ты вляпалась?

Я рассказала ей о новом, только что полученном письме.

Она на меня напустилась, обозвав непроходимой дурой. Вдруг, мол, это просто какой-нибудь психопат, собравшийся разок меня изнасиловать и выбросить мой труп в море? Не для того ли мне назначена вечерняя встреча в задрипанной харчевне, куда, судя по названию, ходят одни моряки? В воображении Мэгги не откажешь, она умеет сочинять басни, вот только не самые веселые. Я ответила ей, что когда маньяк замышляет затащить в свои сети свежую жертву, то ему проще оглядеться вокруг, а не писать в такую даль, аж за океан… Логично, как заметил бы наш Мишель.

– Ничего подобного! – отрезала Мэгги. – В том-то и дело, что там на твое исчезновение никто не обратил бы внимания.

– Мне назначили встречу не где-нибудь на болоте в Луизиане. Это Балтимор!

Какое-то время Мэгги молчала. Она слишком хорошо меня знала, чтобы сомневаться в моей решимости.

– Ты хоть позаботилась позвонить в свой журнал и потребовать аванс на расходы? Поездки входят в твои служебные обязанности, или у меня поехала крыша?

Крыша поехала у меня: мне и в голову не пришло заикнуться об авансе. Я поспешно разъединилась с Мэгги и позвонила своему главному редактору. Дожидаясь, пока он ответит, я придумала себе цель командировки. В журнале давным-давно не было материалов о Балтиморе, а ведь город менялся на глазах, в нем вырос крупнейший на американском Восточном побережье порт, теперь он мог похвастаться престижным университетом Джонса Хопкинса (все это я выясняла, выражаясь по старинке, на ходу, то есть читала на экране своего «Мака» – хвала Википедии!). Да, еще музей Реджинальда Ф. Льюиса – хранилище истории афроамериканцев.

– Гм… – пробормотал главный редактор, не торопившийся со мной соглашаться. – Балтимор – это как-то не очень сексуально.

– Как раз сексуальнее некуда. Балтимор несправедливо обойден вниманием. О нем никто не говорит.

– Допустим. Можно узнать, почему желание говорить о нем вдруг возникло у тебя?

– Хочу исправить эту несправедливость.

Внизу монитора как нельзя кстати появилась информация, способная послужить мне последним козырем. Босс боготворил Эдгара Аллана По. Я вознесла хвалу прославленному поэту за то, что он выбрал местом своей кончины Балтимор: он и поработает путеводной нитью моей статьи, для которой я уже изобрела пышный заголовок: «Балтимор: последние дни жизни Эдгара Аллана По».