Последняя из Стэнфилдов - Марк Леви

– Я тебе не верю.

– Правильно делаешь, я наврал. Все, теперь признавайся: что тебя мучит?

– Чем занималась мама до возвращения в Англию? Где она жила?

– Вот оно что… А я подумал, что ты здесь, потому что ужасно соскучилась по папочке, – насмешливо сказал папа. – Я знаю не так много, милая. Она не очень любила говорить о тех временах. Помнишь дурацкую поговорку – вообще-то все они дурацкие – насчет яблока, всегда падающего недалеко от яблони? Ваш пример скорее подтверждает, что она верна. Как и ее дочь, твоя мать пробовала себя в журналистике.

Я широко раскрыла глаза. Мама преподавала химию – где тут связь с журналистикой? Я так и сказала отцу.

– Твоя мать блестяще разбиралась в химии в студенческие годы. Потом она бросила эту науку – она тогда и меня бросила – и заделалась журналисткой. Не спрашивай, зачем и как, – я сам так этого и не понял. Когда она вернулась и забеременела тобой и твоим братом, мы понимали, что одного моего заработка нам не хватит. Несколько недель она искала работу по своим каналам, но по мере того, как у нее округлялся живот, перед ее носом все чаще захлопывались двери. Лучшее, на что она могла рассчитывать, – низкооплачиваемое место секретаря в редакции. Как ее это бесило! Женщина, тем более беременная, не могла надеяться на приличную работу. Настроение мамы не шло на пользу ее потомству. Когда она наконец решила, что пришло время успокоиться, то вернулась к своим прежним, юным привязанностям, и я тоже был из их числа. – Папа подмигнул мне. – Готовясь произвести вас на свет, она училась на заочных курсах – но про это ты уже знаешь. Не знаю, каким чудом она умудрилась успешно сдать экзамены. Когда вас отняли от груди, она стала ассистентом, потом учителем-стажером, а затем получила право преподавать. У твоей мамы была слабость к детишкам, ей всегда хотелось, чтобы вокруг их была целая куча. Недаром мне хотелось на всю жизнь превратиться в десятилетнего ребенка: целый день получал бы от нее большие порции ласки…

Папа умолк и погладил меня по голове. Такая уж у него манера – доказывать этим жестом, что наш разговор для него важен.

– Элби, я не устаю тебе твердить: не грусти, когда думаешь о ней. Лучше вспоминай ваши лучшие мгновения вместе, то, как она тебя любила, как вы понимали друг друга с полуслова, – признаться, я часто этому завидовал. Ее смерть никогда у тебя этого не отнимет…

Он еще не закончил фразы, а я уже с рыданием упала ему на грудь. Говорю же, я совсем не эмоциональна.

– Здорово у меня получилось тебя подбодрить! Дай мне второй шанс. Я знаю средство от таких печалей. Пойдем! – Он потянул меня за руку. – «Остин» отремонтирован, поехали в город, устроим оргию – наедимся мороженого! Вообрази, в Кройдоне открыли кафе «Бен энд Джерри», разве не радостное известие? Твоя сестра не выходит замуж, но мы все равно найдем чем себя побаловать!

* * *

– Что за газета? – спросила я, облизывая облепленную шоколадом ложечку.

– Не хочу этого обсуждать, – буркнул папа, жадно глядя в свою вазочку с мороженым.

– Почему?

– Потому что не хочу, чтобы ты воображала невесть что.

– Это ты не воображай, что сможешь так просто от меня отделаться. Плохо ты знаешь собственную дочь!

– Учти, Элби, если ты хоть словечком обо всем этом обмолвишься брату или сестре, у нас с тобой испортятся отношения.

– Я пугаюсь, когда ты начинаешь называть меня Элби.

– «Индепендент».

Я непонимающе уставилась на отца: издевается он надо мной, что ли? Проверяет, как долго сможет морочить мне голову?

– «Индепендент»? Знаменитая ежедневная газета, с которой сотрудничали величайшие журналисты? И в каком же отделе трудилась мама? Культура? Экономика? Нет, погоди… Неужели наука? – спросила я иронично.

– Общество.

– Мы точно говорим о моей матери?

– Она увлекалась политикой и была замечательным издателем. Почему ты так насмешливо на меня смотришь? Это чистая правда.

– Отличный урок смирения для меня, пишущей только о путешествиях, в лучшем случае рекомендации для туристов.

– Пожалуйста, не начинай! Не существует второстепенных тем. Благодаря тебе читатели переносятся в дальние края, где им никогда не суждено побывать, ты даришь им мечту, каждая твоя статья – призыв к терпимости, а это в наше время редкость. Учти, ты делаешь важную работу, у тебя всегда есть с чем ее сравнить – хотя бы с половой тряпкой под названием «Дейли мейл». Так что не прибедняйся!

– Ты, случайно, не собираешься мне сказать, что гордишься мной?

– Какие могут быть сомнения?

– А я сомневаюсь! Ты никогда не разговариваешь со мной о моей работе.

– Потому и не разговариваю, что… Из-за твоей чертовой работы мы отдаляемся друг от друга. Хочешь еще мороженого?

– В одной ложке твоего антидепрессанта тысяча калорий, сокрушительная эффективность! Нет уж, разум требует остановиться. – И я собрала пальцем шоколад с края своей вазочки.

– При чем тут разум? Ты готова рискнуть? Банановый фадж – это что-то!

Папа вернулся с двумя огромными кубками на ножке, в которых виднелись кружки банана в замороженном креме, сдобренные расплавленной карамелью.

– Ты получила сообщение? – спросил он, глядя, как я барабаню пальцами по клавишам своего смартфорна.

– Нет, ищу мамины статьи. Что-то ничего не нахожу… Не понимаю, в чем дело, все крупные газеты уже оцифровали свои архивы, «Индепендент» вообще теперь выходит только в интернете.

Отец откашлялся:

– Ты не найдешь у них на сайте ни одной маминой статьи.

– Она писала под псевдонимом?

– Нет, под своим именем, только не в этой газете «Индепендент». Та, о которой я говорю, выходила раньше и…

– Разве существовала какая-то другая?

– Та была еженедельником и издавалась недолго. Твоя мама создала ее с компанией своих друзей, таких же тронутых, как она.

– Мама создала собственную газету? – не поверила я своим ушам. – И вам ни разу не приходило в голову нам об этом рассказать, даже мне, хотя я стала журналисткой?

– Нет, – сказал папа, – как-то не приходило. А что, разве это что-то изменило бы? Велика важность!

– Велика важность? Хотя конечно, у нас вообще не было ничего серьезного, даже когда я сломала ногу, все сказали: «Подумаешь!» Я могла бы свернуть себе шею и убиться, упав с крыши, и последним, что я услышала бы, были бы ваши слова: «Не волнуйся, Элби, ничего страшного!»

– Тебе было шесть лет. Ты бы предпочла, чтобы я уставился на тебя вытаращенными глазами и стал пугать ампутацией?

– Видишь, ты всегда найдешь способ все превратить в шутку. Почему вы это от меня скрывали?

– Потому что я боялся, что это натолкнет тебя на ненужные мысли. Из-за той поговорки, которую я тебе напомнил, а еще из-за твоего постоянного желания удивить мать. Если бы мы тебе рассказали, что она основала еженедельник, то ты на все пошла бы, лишь бы ее поразить, разве нет? С тебя сталось бы начать вести репортажи из зон боевых действий. Может, ты вздумала бы ее превзойти, тоже основав собственное издание.