Матери - Жереми Фель

– Значит, тебе она не нравится?

– Окажись по-другому, Эмбер, думаю, была бы не в восторге, – сказал он, сворачивая самокрутку. – Я как раз собираюсь к ней после обеда, побуду у нее пару-тройку дней… Она скоро уезжает, надо использовать возможность по полной…

– Ты-то сам не передумал ехать в Нью-Йорк?

– Нет, на самом деле хотелось бы поехать, правда, с мамой я пока не говорил, хотя уже представляю, что она скажет.

– Ясное дело!

– Если она начнет тебя расспрашивать, отвечай, что ты не в курсе, ладно?

– Даже не знаю, о чем это ты.

Грэм несколько раз затянулся самокруткой и передал ее Томми.

– А ты что думаешь делать осенью? Ты ведь не собираешься вкалывать в своей бакалее целый год?

– Поглядим. Мне там нравится.

– Почему бы тебе не поступить куда-нибудь на заочное отделение? Работал бы пока спокойно, а потом смог бы выбрать себе что-нибудь более подходящее.

– Не знаю, Грэм, я ведь не такой, как ты.

– Не говори ерунду. Я думаю так: для тебя, как и для меня, лучше всего поднакопить деньжат и дать отсюда ходу. Очень сожалею, но пока я воспользуюсь привилегией старшего брата. Так что скоро, возможно, перестану капать тебе на мозги по любому поводу.

Томми ничего не ответил. Если бы он только мог сказать ему, что сейчас творилось в его мозгах! Но Грэм был единственный, кто не считал его неполноценным. И рисковать ему совсем не хотелось, иначе мнение брата на его счет могло измениться.

– Ладно, братишка, еще увидимся, – потягиваясь, сказал Грэм.

Встал и, хлопнув Томми по плечу, вышел из комнаты.

Томми снова улегся на кровать, затянулся пару раз чинариком – его оставил ему Грэм – и подумал о мужчине, которого он избил в Эмпории. Такое произошло с ним впервые с тех пор, как он подрался во дворе школы с Родни Фергюсоном, которого потом увезли в больницу. Тогда он впервые дал волю своей ярости, отыгравшись не на животном. Но в этот раз, в отличие от случая с Родни, тот человек ничем его не спровоцировал. Томми даже не знал, как его зовут и где он живет. Томми просто не сдержался. В подобных случаях ему казалось, что он больше не владеет собой.

Тот малый, наверное, здорово покалечен, но рассмотреть, кто на него напал, чтобы потом составить точный фоторобот, он уж точно не успел.

А что, если в запале Томми наследил и полицейские выйдут на него по его же следам? С животными в этом смысле нечего было опасаться. Кому какое дело до пропавших собак или кошек?

Обнаружат ли его отпечатки на той деревяшке? Или на бутылке виски, которую он оставил на лестнице того дома? При мысли об этом у него скрутило живот. Почему он раньше об этом не подумал? Но страсть оказалась сильнее – тогда ему вдруг стало так хорошо, как будто он от чего-то освободился.

Сперва надо научиться лучше владеть собой. А после можно снова браться за дело. Да, и он непременно возьмется. Чтобы опять разогнать кровь и избавиться от скуки.

Родни тогда три дня пролежал в больнице. С перебитым носом и парой сломанных ребер. Родители избитого мальчика не стали подавать жалобу на Томми, но из школы его все равно исключили. Мать, сделавшая все, что было в ее силах, чтобы умаслить директора, потом не разговаривала с сыном целых две недели, как будто совсем не замечая его. У нее это очень здорово получалось.

А теперь вот Грэм намылился в Нью-Йорк.

Норма вряд ли смирится с таким поворотом, тем более что Грэм собрался жить на другом конце страны. А он, Томми, даже не знал, стоит ли ему радоваться, если он останется единственным мужчиной в доме. Он довольно долго завидовал старшему брату: в школе тот был очень популярным, девчонки так и вились вокруг него. Но особенно Томми завидовал тому, как их мать смотрит на Грэма – казалось, она чувствовала бы себя куда счастливее, если бы, кроме него, у нее не было других детей.

В комнате, у стены, лежало снаряжение для подводного плавания: маска, гидрокостюм и баллончик с кислородом. Томми задумал завтра днем обшарить озеро в надежде отыскать в его холодных водах несметные сокровища. Он с радостью предложил бы Грэму составить ему компанию, как бывало в детстве, когда они вдвоем целыми днями играли в искателей приключений.

Но Грэм слишком увлекся Эмбер. Последние несколько месяцев он только о ней и думал. За все это время Томми видел его раза два или три.

Темненькая худышка, да еще вся в татуировках, она была ну совсем не в его вкусе. У Грэма определенно имелись довольно странные предпочтения в том, что касалось девиц.

Томми направился в ванную комнату, расположенную в дальнем конце коридора. Одна ванная примыкала к комнате матери, а другой, на втором этаже, пользовались Грэм с Синди, так что третья была в полном его распоряжении.

Он разделся и скользнул под душ. Уже несколько недель он мылся по два-три раза на дню, чтобы очиститься от грязи, которая, как ему казалось, приставала к его коже всякий раз, когда он выходил из дома.

Вытершись полотенцем, он взглянул в окно, выходившее на передний двор, решив проверить, там ли еще Хейли. Как видно, мать быстро нашла с ней общий язык.

Быть может, Грэм уже подготавливает для нее почву. Порой брата беспокоило, что Томми не приводит домой своих подружек, а однажды он даже заявил – если Томми гей, это не страшно. Томми стало противно от одних этих слов. И как только Грэм мог подумать такое?

Прошлепав босыми ногами по коридору, он вернулся к себе в комнату, включил телевизор – попал на очередную серию «Закона и порядка» и стал смотреть ее вполглаза, допивая бутылку.

В коридоре послышался скрип шагов – кто-то медленно приближался к двери в его комнату. Он насторожился. Может, это мать? Или Хейли? Но что она забыла на его этаже? У него в голове пронеслась целая куча предположений. От некоторых он даже почувствовал легкое возбуждение.

Он немного распрямился, но больше не расслышал ни звука, как будто тот, кто находился за дверью, тоже прислушивался.

Собравшись с духом, Томми встал и открыл дверь.

В коридоре не было ни души.

Из любопытства он вышел из комнаты и огляделся вокруг. Окно в конце коридора было распахнуто настежь, как и дверь в ванную, откуда все еще струился пар.

Томми вздрогнул, увидев на полу мокрые следы, что вели к его комнате. Впрочем, он сразу смекнул, что он сам их и оставил, когда вышел из душа.

И потом, будь в коридоре еще кто-то, он непременно услышал бы удаляющиеся шаги.

Томми снова вернулся к себе в комнату и на сей раз для верности заперся на ключ. На какой-то миг ему вдруг показалось, что это мог быть он – тот, кого он старался забыть и кто, возможно, нашел способ проникнуть к нему в дом.

Но только не сейчас – не средь бела дня…

Накануне вечером Томми уловил его присутствие совсем близко, когда, вернувшись из амбара, уже был в нескольких метрах от ступенек крыльца. Луна ярко освещала все вокруг, но он не смел оглянуться в сторону кукурузных стеблей, частоколом возвышавшихся слева от него. Охваченный бесконтрольным страхом, Томми медленно двинулся вперед, не сводя глаз с висевшего над входной дверью фонаря, о который бились букашки.