Общество Джейн Остен - Натали Дженнер

Поставила чайник, так и не взглянув на сына.

Адам знал, что книгу лучше отложить.

– Говорит, бедняжка все время лежит в постели. Доктор Грей сам не свой, переживает из-за того, что не смог спасти ребенка, и так часто ее навещает, что можно подумать, она его единственная пациентка.

– Быть может, сейчас для него она важнее всего.

Мать, стоявшая у плиты, обернулась и пронзительно посмотрела на него.

– А она хорошенькая. И чего это ты никогда на нее глаз не поднимал?

Адам отодвинул книгу подальше.

– Адам, мальчик мой, надо быть начеку. Ты должен найти того, кто о тебе позаботится. Я не вечная, знаешь ли.

Он знал – мать постоянно твердила об этом, и эти слова будили в нем ненависть. В них не было и следа заботы. С их помощью он не нашел бы ключ к счастливым мирам, о которых читал в книгах, – они лишь усиливали ощущение отчаяния, одиночества и загнанности в угол.

– Мама, Аделина Гровер никогда не заинтересуется кем-то вроде меня. Сейчас не лучшее время для того, чтобы говорить об этом.

– Как знаешь. Хочешь ты этого или не хочешь, но в деревне о тебе постоянно говорят, – мать пожала плечами, отрезав кусок хлеба и намазав его маслом. – Ты уже это недавно читал.

– Прошлой зимой.

– Ты слишком много читаешь, и все ее книги. Тебе бы развеяться, почаще бывать в Олтоне.

– Я и так туда езжу.

– В кино ты ездишь. Сидишь там в зале, совсем один, смотришь всякую романтическую чушь. Или читаешь – тебя от книг не оторвать, совсем как отца, – она пренебрежительно указала на томик на столе.

Сделав последний глоток кофе, он встал из-за стола.

– Куда это ты? – она принялась разворачивать принесенную газету.

– Вспомнил, что пообещал миссис Льюис помочь в саду, пока морозы не настали. Солнце сядет примерно через час.

– Мой мальчик, – одобрительно улыбнулась мать, погружаясь в чтение.

Аделина Гровер сидела у окна гостиной на импровизированной банкетке, которую сделала сама. Взяла половину найденной в саду старой двери на петлях, положив на глубокий подоконник и примыкающую батарею, накрыла толстым стеганым покрывалом и обложила подушками, и с тех пор часто сидела там в окружении книг. Но еще чаще она просто смотрела в окно, наблюдая за тем, как деревня живет своей жизнью.

Она понимала, что дела ее плохи. Понимала, что не позволяет себе полностью осознать то, что Сэма больше нет, гонит прочь все мысли о нем, как если бы он был где-то далеко, все еще на войне. Эта потеря далась ей нелегко, тяжко, не говоря о смерти дочери. Она не могла вынести этого, не могла принять случившееся так, как должно, и жить дальше. Эта слабость поразила ее – такую гордую, такую умную, и она никогда не задумывалась о том, что не справится с чем-то настолько важным и неизбежным. Но ей, по крайней мере, хватало ума делать вид, что все в порядке. Это стало своего рода игрой. Играя по собственным правилам притворства, она ощущала полную отрешенность от самой себя, той Аделины, что осталась в прошлом, и теперь дивилась собственной беспристрастности и неспособности чувствовать, словно сумела достичь чего-то.

В итоге она сумела слегка приоткрыть завесу над мужским разумом и теперь гадала, какие плоды способна принести полная бурной деятельности жизнь, прожитая в отрыве от чувств. Она вспоминала: как бы ни шла их жизнь, Сэм всегда казался веселым, неунывающим, полным нерушимого оптимизма, решимости жениться на ней и прощал ей все прегрешения. Она любила его и за то, что он помог ей так привязаться к повседневности – наставал новый день, а то, что было вчера, уже не казалось важным, и не стоило волноваться о будущем.

Она представляла его в кабине бомбардировщика: на панели бьются стрелки приборов, а внизу волны бьются о скалы; думала о том, каким сосредоточенным и бесстрастным он должен был быть в тот ужасный миг. Он отдавал себя всего, без остатка, даже если в этом не было нужды – ты был лишь пятнышком на чужой приборной панели, шел по канату над бездной, и вся твоя жизнь была на острие иглы.

Теперь на нем балансировала она, и у нее было два выхода: продолжать жить так и сорваться в бездну – может, выберется, а может, и нет; или остановиться, перестать глушить неизбежную боль морфином, используя несчастного доктора Грея. Да, она использовала его – его чувство вины, сострадание и странную привязанность к ней, и помимо своих врачебных обязанностей он окружал ее необычайной заботой.

За окном заходило солнце, а в саду Адам Бервик и ее мать срезали мертвые растения и укрывали многолетники перегноем – близились зимние холода. Когда они заметили, что Аделина наблюдает за ними из окна, ее мать, должно быть, что-то сказала Адаму – тот отставил лопату, взял корзину, стоявшую рядом, и они направились к дому.

– Аделина, дорогая, смотри, что тебе принес мистер Бервик!

Взглянув вниз со своего насеста, в корзине она увидела крепко спящего котенка.

И расплакалась.

Миссис Льюис привыкла к этому, но бедняга Адам застыл на месте, не зная, что ему следует сказать или сделать, стиснув ручку корзины так, что побелели пальцы.

Миссис Льюис легко коснулась его руки.

– Не обращайте внимания, вы так милы. Она все еще не пришла в себя. Давайте-ка я налью чаю, хорошо?

Она вышла из гостиной, и Адам поставил корзину на подоконник, рядом со стопкой книг, где на самом верху лежали «Доводы рассудка».

Аделина смахнула слезы краешком халата.

– Простите, мистер Бервик.

– Адам, – отозвался он и, осторожно подняв малыша, передал его ей. – Старая кошка в домике эконома окотилась, ему уже несколько месяцев.

Она погладила пеструю шерстку котенка.

– Вы так заботливы. Правда, простите меня.

Она так мало общалась с этим застенчивым, тихим мужчиной раньше, что теперь ей было ужасно неловко.

Он покашлял, ища, куда можно сесть. Аделина возвышалась над ним на своей банкетке и, казалось, могла оставаться там часами, в компании книг и чайничка на плетеном подносе. Вдруг он вспомнил, как когда-то лежал на каменной кладбищенской стене у церкви, в окружении мертвых, словно сам был изваянием.

– Пожалуйста, извините, присаживайтесь – возьмите вон ту качалку. Мое любимое кресло, заставляет меня двигаться. – Она устало улыбнулась.

Он взял кресло, стоявшее у камина, и уселся с ней рядом.

– Читаете «Доводы рассудка»?

– А вы тоже ее читали?

– Тяжелая книга.

– Тяжело читать?

– Чувствовать.

– О да, не знаю, что на меня нашло, когда я ее выбрала, хотя концовка меня всегда радует. Значит, вам тоже нравятся романы Джейн Остен?

Он снова кивнул, озираясь вокруг, упорно избегая ее взгляда.