Русские горки. Конец Российского государства - Дмитрий Калюжный

Примерно с 1875 года фронт промышленных технологий Запада начал смещаться от видимого мира рычагов, шестерён, эксцентриков, шатунов, осей и коленчатых валов к невидимому миру атомов, молекул, электронных потоков, электромагнитных волн, индукции, магнетизма, амперов, вольтов, бактерий и вирусов. В результате изменился главный источник совершенствования промышленной технологии. Новым источником стала система взаимных связей между работой учёных и промышленностью.

И в России внедрение достижений науки в производство вело к росту экономики, а рост экономики — к заметному увеличению поступлений в госбюджет, что позволяло наращивать затраты на культуру и просвещение. Развёртывалось повсеместное строительство школ и детских учебных заведений, для чего использовались не только централизованные вложения, но и средства местных властей, общественные и частные пожертвования.

Значительно разнообразились интересы и увлечения российских граждан, прежде всего в крупных городах. Развивалось библиотечное дело, возникали общества любителей старины, кружки краеведов. Получила распространение фотография. С первыми шагами автостроения в столичных центрах появлялись общества веломотоавтолюбителей. Настоящий бум среди жителей Москвы, Петербурга, Одессы вызвали первые показательные авиаполёты.

Спорт стал массовым увлечением. Если в XIX веке физкультура была уделом избранных (фехтование и верховая езда как часть военного и аристократического образования, силовые номера в цирках), то в начале XX века она превратилась в повсеместную моду. Особой популярностью пользовались коньки, теннис и французская борьба, развивались лёгкая и тяжёлая атлетика, гимнастика, футбол, бокс. Поклонники тех или иных видов спорта объединялись в любительские клубы для совместных тренировок и организации показательных выступлений перед публикой.

Дворяне при устройстве своего быта заимствовали многие западноевропейские стандарты. Обязательным считалось знание нескольких иностранных языков. При обучении мальчиков, будь то кадеты, пажи, лицеисты или правоведы, много внимания уделялось светским манерам и знанию придворного этикета. В не меньшей степени это касалось юных дворянок—воспитанниц Смольного института, которых учили еще и рукоделию, музицированию, кулинарии, уходу за детьми — из них готовили не просто фрейлин, а жён будущих гвардейских офицеров и министерских чиновников. В уставах элитных учебных заведений был пункт, лишавший родителей права требовать своих детей назад до полного окончания учебного курса. Это придавало обучению дворян особый общественный статус, формировало у них осознание сословной значимости.

Разумеется, от жизни крестьян они были оторваны полностью.

Между тем и крестьяне вполне осознавали себя отдельным сословием. Издревле важнейшей чертой крестьянской жизни была общинность, не нарушенная даже столыпинскими реформами. Совместные жатва или сенокос, взаимопомощь при постройке жилья были типичными явлениями для деревенского быта. Среди крестьян в то время говорилось: «На Руси никто с голоду не помирал», — поскольку община всегда помогала человеку, попавшему в беду. Отражением общинного быта была артельность, распространённая среди сельских промысловиков и ремесленников, крестьян, уходивших в города на заработки. Артели использовались и при организации промышленного производства — на заводах, в строительстве, на транспорте.

Частная жизнь крестьян была тесно связана с общиной, каждый член которой зависел от коллективного мнения, проводившего резкую грань между грехом и праведностью. Сознание крестьян ставило традицию выше закона, именно она регулировала сельскую жизнь (отсюда довольно распространённая практика крестьянских самосудов над пойманными преступниками). Совместной была церковно-приходская жизнь крестьян. Традиции связывались в сознании с сохранением духовных и этических норм, сформированных не только православием, но и уходящих корнями в дохристианский период.

Сельский мир хранил старину — крестьянство не было склонно к переменам. А для либеральной интеллигенции верность селян традициям, с которыми они только и выживали на протяжении столетий, служила лишь доказательством «отсталости, реакционности и косности» российского крестьянина. Среди радикальной части интеллигенции были распространены идеи о «реорганизации человеческого материала» — подразумевалось, что главным объектом этих «реорганизаций» и «переделок» должна стать, прежде всего, крестьянская масса.

Но пока грезили о «переделке» людей, в 1905–1907 годах идеи модернизации нашли прямое выражение в копировании западных политических институтов (Государственная дума) и конституционных принципов (свободные выборы, свобода слова, печати, собраний и т. д.). Кроме того, идейное влияние Запада привело к появлению в России рабочих партий анархистского и марксистского направлений.

Между тем, культурное развитие шло своим чередом. Грамотность населения поднялась с 31 % для мужчин и 13 % для женщин в 1859 году до соответственно 54 % и 26 % в 1913 году. Число начальных школ, находившихся в ведении Министерства народного просвещения, увеличилось с 37 тысяч в 1900-м до 81 тысячи в 1914-м, а число учащихся в них — с 2,6 миллиона до 6 миллионов. Кроме того, накануне Первой мировой войны еще 2 миллиона человек посещало церковно-приходские школы. Стремительно росло число различных добровольных образовательных обществ, народных университетов.

Расходы государства, органов местного самоуправления на нужды образования увеличивались весьма высокими темпами. Если в середине 1890-х годов на эти цели ежегодно отпускалось примерно 40 миллионов рублей, то к 1914 году уже 300 миллионов. Тем не менее, по финансовому обеспечению образования Россия уступала более развитым государствам. Так, в 1914-м расходы на просвещение в России, превышающей по численности население Англии в 4 раза, были больше, чем соответствующие расходы в Англии лишь в 1,5 раза.

Самым образованным слоем было дворянство.

Вся история русского дворянства распадается на четыре периода. В первом, продолжавшемся до конца XV века, дворяне были вольными слугами князей. Во втором, в течение XVI–XVII веков, они сделались невольными слугами и были привязаны к своему занятию — ратному делу и прочей службе государству. В XVIII столетии они были раскреплены, но сохранили за собой даровой труд и сделались привилегированным сословием. Наконец, в последний период, наступивший с отменой крепостничества, русское дворянство оказалось на распутье.

Оно не привыкло к труду или хозяйственной деятельности. Оно нуждалось в покровительстве и опеке, которые и были даны ему в виде дешёвого кредита. Но при отсутствии хозяйственных привычек, дешёвый кредит привёл только к скорейшей ликвидации дворянского землевладения. Потеряв опору в землевладении, дворянство в то же самое время постепенно лишалось и других своих прежних привилегий — не какими-нибудь законодательными распоряжениями, а просто естественным ходом событий. Освобождение от военной службы потеряло смысл при введении всеобщей воинской повинности, как и освобождение от податей при переходе государства от сословных податей к подоходным.

Что касается дворянской образованности, то ещё со времени петровских реформ появилась особенность в формировании российского дворянства. В XVIII–XIX веках возникло до 80–90 % всех дворянских родов; почти каждый образованный человек любого происхождения становился сначала личным, а затем и потомственным дворянином, и сословные права дворянства фактически были в России принадлежностью всего интеллектуального слоя. Так что не дворянство стало образованным слоем, а образованный слой превращался в дворянство. Можно сказать, образованный слой, состоявший из людей самого разного происхождения, был до середины XIX века целиком дворянским по сословной принадлежности.