Боевой гимн - Уильям Форстен

— Если я когда-нибудь лишусь милости кар-карта, — продолжил Карга, — я убью каждого из вас и всех, кто вам дорог, чтобы вы были моими рабами в Бесконечном Небе.

Эта угроза заставила Ганса содрогнуться, так как он понимал, что в итоге слова надсмотрщика неизбежно обернутся правдой.

Шудер молча ожидал, когда становившийся все больше похожим на демона Карга даст ему разрешение идти. В этот момент один из рабочих повернул кран третьей плавильной печи, и на площадку обрушился водопад расплавленного металла. Засверкали искры, облака удушающего дыма с шипением взметнулись вверх.

Карга долго смотрел на Ганса, не торопясь отпускать его.

— Иди, — наконец пролаял бантаг. — Возвращайся в свою конуру.

Ганс не спешил уходить.

— Возможно, мне стоит остаться и все проконтролировать, чтобы тебя устроила сделанная работа?

— Они будут больше тебя ненавидеть, если ты будешь спать, пока они работают, — усмехнулся Карга. — Мне это нравится.

— Мне нужен пропуск.

Пробурчав проклятие, Карга сунул свою огромную лапу в кошель, висевший у него на поясе, и достал оттуда бронзовую табличку, удостоверяющую, что ее предъявитель выполняет поручение надсмотрщика и, следовательно, имеет право покинуть фабрику. Затем он с ворчанием отправился в дальний конец цеха.

— Ты думаешь, он устроит здесь бойню?

Ганс прочел страх в глаза Григория и потрепал юношу по плечу.

— Все в порядке. Этот ублюдок не может убить нас всех. — Он постарался выдавить из себя ободряющую улыбку. — Слушай, если он меня кокнет, ты получишь повышение.

— Звучит заманчиво, но я бы предпочел обойтись без этого, — усмехнулся в ответ Григорий.

Ганс кивнул, печально глядя на него. Хотя Григорию было всего около двадцати пяти, его волосы уже поредели и подернулись серебром. Как и у всех пленников, у него было бледное изможденное лицо из-за непосильной работы и постоянного страха.

— Пожалуй, пойду-ка я отсюда. Постарайся добиться дополнительной порции воды для этих несчастных в «беличьих колесах» и пудлинговщиков. Может, тебе удастся попасть на кухню к Тамире и достать там хлеба. Эти задохлики могут отдать концы в любой момент.

Пока Ганс разговаривал с Григорием, его взгляд не отрывался от Карги. Мимо надсмотрщика шла вереница людей, тащивших на себе корзины с углем. Женщина, за подол которой зацепился маленький ребенок, споткнулась и просыпала на пол несколько кусков угля.

Карга нагнулся, поднял ее одной рукой и снова швырнул на землю. Женщина без сознания растянулась на полу, ее дочка заплакала от страха.

— Кесус, спаси ее, — прошептал Григорий, — это жена и ребенок Лина.

Ганс кинулся на выручку.

— Карга, она защищена от пищевой повинности! — крикнул он. — Это жена моего интенданта. Она защищена!

— Значит, ее муж плохо выполняет свою работу, — ответил Карга с саркастической усмешкой. — Иначе мы бы не отставали от графика. Она специально уронила уголь, чтобы саботировать производство. Она отправится в убойную яму. Если кто в этом и виноват, то это ты, Ганс. В следующий раз ты будешь лучше следить за тем, чтобы твои люди работали как следует.

— Карга!

Вокруг шеи Ганса обвилась мускулистая черная рука, и старый сержант захрипел, не успев докончить фразы. Отчаянно сопротивляясь, он бросил взгляд через плечо и увидел, что его схватил Кетсвана, бригадир третьей плавильной печи. Рядом стоял Григорий.

Свободной рукой Кетсвана заткнул ему рот, не обращая внимания на яростные попытки Ганса освободиться из железной хватки.

— Ради Перма, — прошипел Григорий. — Если ты вмешаешься, он возьмет еще с десяток других. Не надо!

Глаза Карги, смотревшего на эту картину, поблескивали адским пламенем в отсвете реки расплавленного железа, выливавшейся из четвертой плавильни.

— Уведи его отсюда, — процедил сквозь зубы Григорий.

Огромный зулус оттащил брыкающегося Ганса в сторону третьей печи. Он не ослаблял своей хватки, чтобы старый янки своими криками не спровоцировал бантага на новые жестокости.

Карга взвалил женщину себе на плечо и направился к двери, которую все работающие в цеху, пленники и надсмотрщики, называли Воротами смерти — она вела в убойную яму за пределами фабрики.

Женщина ожила и начала кричать. Но она молила не за себя — Карга уводил также и ее ребенка. В это мгновение в Гансе проснулись все так долго подавляемые чувства, его затопила слепая ярость. Девочка была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что ее ждет, но тем не менее продолжала идти за матерью, которая кричала и пыталась оттолкнуть ее прочь. Карга нагнулся и подхватил девочку.

Это зрелище что-то сломало в Григории, который сделал шаг вперед, сжав кулаки.

— Стой, — прошептал Кетсвана. — Он приговорил ее. Она отправится в яму. Ничто его не остановит.

На секунду Гансу удалось поймать взгляд девочки, и в ее глазах он увидел чуть ли не облегчение. Мгновение спустя клубы дыма скрыли Каргу с его ношей. Внутри Ганса все бурлило, у него было такое ощущение, что еще немного, и река ярости прорвет ту плотину, которую он построил в своей душе.

Он постарался взять себя в руки. Нельзя сломаться, нельзя позволить гневу и боли завладеть им. Он перестал бороться с Кетсваной, и хватка гиганта ослабла.

Все вокруг прекратили работать, захваченные душераздирающим зрелищем. Потом взоры пленников обратились на Ганса. Он был их единственной защитой и теперь видел в их глазах укор, отчаяние и горечь. Двое из их числа погибли. В этот самый момент острая сталь перерезала их горло. В конечном итоге он ничего не мог сделать, чтобы спасти их. Они умирали, по сути они были уже мертвы, и он был бессилен помочь им.

— Черт возьми! — взревел Ганс. — Продолжайте работать, или он убьет еще кого-нибудь.

Дрожа от гнева и боли, он повернулся к Григорию.

— Где Лин?

— Все еще на продуктовом складе, за воротами.

Ганс понимал, что именно ему придется встретить Лина и сообщить ему о потере семьи. Это был его долг.

— Попроси кого-нибудь, пусть последит за входом в лагерь. Я скажу Лину, когда он вернется.

— Позволь мне это сделать, Ганс.

Он покачал головой.

— Нет, это я во всем виноват. Это мой крест.

«Я в аду…»

Он бросил взгляд на зулуса и его чернокожих рабочих, копошившихся у третьей печи. Хотя Ганс сражался за северян и видел, как во время биты при Крейтере гибли тысячи негров из Армии Потомака, раньше он все же испытывал некий дискомфорт в их присутствии. Это чувство давно испарилось. Рабство избавило его от многих предрассудков. Где-то к югу от Карфагена жил черный народ, искусный в обработке железа. Кетсвана, возглавлявший пятьдесят мужчин и женщин, пригнанных сюда бантагами, был теперь самым верным помощником Ганса.