Приговор - Кага Отохико

— Постойте-ка, — прервал её молодой врач. Он легко взбежал на сцену и приблизился к микрофону. Студенты подались назад, и он стал рядом с доцентом Офурубой. — Я только что сказал, что не стану называть своего имени, но теперь я предпочту представиться. Я тюремный врач, тот самый врач, которых вы тут пытались смешать с грязью. Сразу оговорюсь: мне не приходилось осматривать Симпэя Коно, поэтому я не знаю, имели ли в действительности место те факты, которые вы здесь изложили. Однако, как лицо причастное, должен признаться, что в современной тюрьме такое действительно возможно.

Студенты, оживившись, зааплодировали. «Давай-давай!» — прокатилось по залу.

— Тюрьма — это совершенно особая, можно сказать, анормальная среда обитания, по своим условиям резко отличающаяся от того общества, в котором живём мы с вами. Специфика этой среды связана в первую очередь с ограничением свободы. А следовательно, на первый план выходят такие моменты, как контроль, надзор и унификация. Надеюсь, вы понимаете, как трудно врачу работать в таких условиях? Например, я — психиатр, и мне приходится часто сталкиваться с психическими расстройствами, которые возникают именно в условиях изоляции, то есть с разными формами тюремного психоза. Причиной такого психоза является именно изоляция от общества, если она прекращается, человек выздоравливает. Однако освобождение от отбывания наказания не в компетенции врачей, поэтому нам приходится лечить людей в тех условиях, в которых они вынуждены находиться.

— Ну и перестал бы работать тюремным врачом, что тебе мешает? — сказал один из студентов.

— Мне бы и самому этого хотелось.

Студенты торжествующе захохотали.

— Но представьте себе, что будет, если в тюрьме не останется ни одного врача. Заключённые лишатся всякой медицинской помощи. Да, там не станет врачей, но ведь тюрьма, как таковая, как место, предназначенное для изоляции человека от общества и контроля над ним, останется. Так не лучше ли, если там всё-таки будут врачи, которые смогут оказывать людям хоть какую-то посильную помощь? Или вы не согласны?

Студенты, не ожидавшие такого напора, молчали. Судя по всему, они пребывали в растерянности, не зная, как относиться к Тикаки: то ли как к врагу, то ли как к союзнику. Кто-то крикнул: «Абсурд!», и остальные тут же заорали, очевидно придя к выводу, что перед ними всё-таки враг: «Это казуистика!», «Вали отсюда, лекарь паршивый», «Душегуб!»… Возбуждение нарастало с каждой минутой.

Тикаки внимательно наблюдал за орущими. На вид возраст вроде бы действительно студенческий. Правда, среди девушек есть совсем юные, может быть, даже ещё старшеклассницы, но в общей массе всем им чуть за двадцать, то есть они всего на несколько лет моложе его самого. Только этот толстяк, который у них за главного, значительно старше остальных, ему, скорее всего, под сорок. Судя по его излишней тучности, его сердце обвито забитыми холестерином коронарными сосудами. Ну да, стоит ему слово сказать, и возникает одышка. Душегубом его обозвал бледный юноша, стоящий рядом с главным. Из-под каски во все стороны торчат длинные патлы, похож на принца Гамлета, нацепившего шлем, который ему маловат. Тикаки сразу отметил этого юношу как человека, скорее всего, слабовольного. Что ж, начнём с него.

— Вот ты назвал меня душегубом, так? Это в каком же смысле?

Юноша сразу же напрягся, выгнул дугой тело, словно лягушка, вдруг вытащенная из уютной и безопасной болотной жижи. Как при опистонусе, который возникает иногда во время истерических припадков. Надо смотреть на него, не отрываясь, тогда он отведёт глаза. Вот так.

— Ты ведь наверняка имеешь в виду, что я убийца, так ведь? И рассчитываешь меня таким образом оскорбить. Хотя только что один твой сотоварищ… — И Тикаки перевёл взгляд на стоявшую посреди зала девицу. Её круглые очки блеснули. — Да, вон та девушка. Если я не ошибаюсь, она сказала, что любое преступление носит революционный характер. И ещё, что преступление — это героический, благородный поступок. Тебе не кажется странным, что, придерживаясь таких взглядов, ты хочешь оскорбить меня, называя «убийцей»?

«Не пытайся сбить нас с темы!» «Это совсем другой вопрос!» «Давай, вали отсюда! Катись!»

— Как ты считаешь? — Тикаки упрямо обращался только к юноше. — Может, это слово у тебя просто так с языка сорвалось и ты не имел ничего такого в виду, но, вообще-то, если ты считаешь, что убийца и душегуб это одно и то же, то ты ошибаешься. Душегуб, иначе губитель душ, — это скорее что-то вроде дьявола, а убийство совершают люди, такие же, как мы с тобой. Которые так же, как мы, смеются, плачут, любят, страдают… И точно так же, как мы, проливают кровь, умирают…

Юноша кусал губы, исподлобья поглядывая на Тикаки.

— Ну и что вы хотите этим сказать? — робко спросил он.

— Только одно — нельзя с презрением относиться к преступникам, — ответил Тикаки, не сводя глаз с юноши. Тот тоже не отрывал от него глаз, их взгляды спутались, словно нити, и никак не могли разъединиться.

— Но… Я и сам так считаю… — сказал юноша и потряс головой. Как видно, он решил не упускать открывшейся перед ним возможности дать отпор Тикаки. Его волосы взлетали и опускались, как кропило в руках священнослужителя. — Я вовсе не отношусь к преступникам с презрением. И не понимаю, почему вы так говорите…

— Но ведь ты только что…

— Я имел в виду, что тюремные врачи — прихвостни властей. А вы-то сам кто? Короче, разве вы не тюремный врач? Известно ведь, что тюремные врачи убийц за людей не считают. Разве не так? А ведь преступники, как вы только что сказали, такие же люди, как мы. Короче, тюремные врачи, которые подвергают преступников пыткам, не достойны называться людьми. Они отбросы общества.

— А ты сам-то на медицинском учишься? — спросил Тикаки.

— Да, — холодно улыбнулся юноша. — А, знаю, вы Тикаки. Я о вас слышал. Вы учились в нашем университете. Мне стыдно учиться там, где учились такие нелюди!

— Да неужели? — глухо отозвался Тикаки. — Вот сам станешь врачом, по-другому заговоришь. Врач лечит человеческие болезни. Такая уж у него профессия. А болезни есть везде, где есть люди, в любом месте. И тюрьма — не исключение. Когда заключённые болеют, им нужен врач.

— Значит, надо уничтожить тюрьмы! — самоуверенно заявил юноша. — Вот и всё.

«Долой тюрьмы!» «Точно!» «Мы за!»

— Долой тюрьмы? — усмехнулся Тикаки. — Прекрасная идея. Однако сейчас, в настоящий момент, тюрьмы существуют. И там, в настоящий момент, есть больные. И их нужно лечить тоже сейчас, немедленно. Они не могут ждать, пока тюрьмы будут ликвидированы, тем более что на это потребуются десятки, если не сотни лет. К тому же я не думаю, что человеческое общество когда-нибудь избавится от тюрем. Ну-ка, скажи, разве когда-нибудь и где-нибудь удавалось обойтись без тюрем с тех пор, как на земле возникло цивилизованное общество? Ну, назови мне такую эпоху и такую страну! Не можешь? Допустим, ваша революция победит. Но и тогда вы без тюрем не обойдётесь. Потому что пока существуют люди, будут существовать и преступники. — Тикаки порадовался тому, как складно и гладко говорит, но одновременно у него возникло ощущение нереальности происходящего. Неужели это он стоит на кафедре и распинается перед студентами? Он ненавидел всякую политическую деятельность ещё с университетских времён. Кто бы мог подумать, что именно ему когда-нибудь придётся выступать перед такой аудиторией?