Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

— Chere Marie, il dort, je crois; il est si fatigue, [Мари,он спит, кажется; он устал. ] — сказала (как казалось графине Марье везде ейвстречавшаяся) Соня в большой диванной. — Андрюша не разбудил бы его.

Графиня Марья оглянулась, увидала за собой Андрюшу,почувствовала, что Соня права, и именно от этого вспыхнула и, видимо, с трудомудержалась от жесткого слова. Она ничего не сказала и, чтобы не послушаться ее,сделала знак рукой, чтобы Андрюша не шумел, а все-таки шел за ней, и подошла кдвери. Соня прошла в другую дверь. Из комнаты, в которой спал Николай,слышалось его ровное, знакомое жене до малейших оттенков дыхание. Она, слышаэто дыхание, видела перед собой его гладкий красивый лоб, усы, все лицо, накоторое она так часто подолгу глядела, когда он спал, в тишине ночи. Николайвдруг пошевелился и крякнул. И в то же мгновение Андрюша из-за двери закричал:

— Папенька, маменька тут стоит.

Графиня Марья побледнела от испуга и стала делать знакисыну. Он замолк, и с минуту продолжалось страшное для графини Марьи молчание.Она знала, как не любил Николай, чтобы его будили. Вдруг за дверью послышалосьновое кряхтение, движение, и недовольный голос Николая сказал:

— Ни минуты не дадут покоя. Мари, ты? Зачем ты привела егосюда?

— Я подошла только посмотреть, я не видала… извини…

Николай прокашлялся и замолк. Графиня Марья отошла от дверии проводила сына в детскую. Через пять минут маленькая черноглазая трехлетняяНаташа, любимица отца, узнав от брата, что папенька спит в маленькой диванной,не замеченная матерью, побежала к отцу. Черноглазая девочка смело скрыпнуладверью, подошла энергическими шажками тупых ножек к дивану и, рассмотревположение отца, спавшего к ней спиною, поднялась на цыпочки и поцеловалалежавшую под головой руку отца. Николай обернулся с умиленной улыбкой на лице.

— Наташа, Наташа! — слышался из двери испуганный шепотграфини Марьи, — папенька спать хочет.

— Нет, мама, он не хочет спать, — с убедительностью отвечаламаленькая Наташа, — он смеется.

Николай спустил ноги, поднялся и взял на руки дочь.

— Взойди, Маша, — сказал он жене. Графиня Марья вошла вкомнату и села подле мужа.

— Я и не видала, как он за мной прибежал, — робко сказалаона. — Я так…

Николай, держа одной рукой дочь, поглядел на жену и, заметиввиноватое выражение ее лица, другой рукой обнял ее и поцеловал в волоса.

— Можно целовать мама? — спросил он у Наташи.

Наташа застенчиво улыбнулась.

— Опять, — сказала она, с повелительным жестом указывая нато место, куда Николай поцеловал жену.

— Я не знаю, отчего ты думаешь, что я не в духе, — сказалНиколай, отвечая на вопрос, который, он знал, был в душе его жены.

— Ты не можешь себе представить, как я бываю несчастна,одинока, когда ты такой. Мне все кажется…

— Мари, полно, глупости. Как тебе не совестно, — сказал онвесело.

— Мне кажется, что ты не можешь любить меня, что я такдурна… и всегда… а теперь… в этом по…

— Ах, какая ты смешная! Не по хорошу мил, а по милу хорош.Это только Malvina и других любят за то, что они красивы; а жену разве я люблю?Я не люблю, а так, не знаю, как тебе сказать. Без тебя и когда вот так у наскакая-то кошка пробежит, я как будто пропал и ничего не могу. Ну, что я люблюпалец свой? Я не люблю, а попробуй, отрежь его…

— Нет, я не так, но я понимаю. Так ты на меня не сердишься?

— Ужасно сержусь, — сказал он, улыбаясь, и, встав и оправивволосы, стал ходить по комнате.

— Ты знаешь, Мари, о чем я думал? — начал он, теперь, когдапримирение было сделано, тотчас же начиная думать вслух при жене. Он не спрашивало том, готова ли она слушать его; ему все равно было. Мысль пришла ему, сталобыть, и ей. И он рассказал ей свое намерении уговорить Пьера остаться с ними довесны.

Графиня Марья выслушала его, сделала замечания и начала всвою очередь думать вслух свои мысли. Ее мысли были о детях.

— Как женщина видна уже теперь, — сказала она по-французски,указывая на Наташу. — Вы нас, женщин, упрекаете в нелогичности. Вот она — нашалогика. Я говорю: папа хочет спать, а она говорит: нет, он смеется. И онаправа, — сказала графиня Марья, счастливо улыбаясь.

— Да, да! — И Николай, взяв на свою сильную руку дочь,высоко поднял ее, посадил на плечо, перехватив за ножки, и стал с ней ходить покомнате. У отца и у дочери были одинаково бессмысленно-счастливые лица.

— А знаешь, ты, может быть, несправедлив. Ты слишком любишьэту, — шепотом по-французски сказала графиня Марья.

— Да, но что ж делать?.. Я стараюсь не показать…

В это время в сенях и передней послышались звуки блока ишагов, похожих на звуки приезда.

— Кто-то приехал.

— Я уверена, что Пьер. Я пойду узнаю, — сказала графиняМарья и вышла из комнаты.

В ее отсутствие Николай позволил себе галопом прокатить дочьвокруг комнаты. Запыхавшись, он быстро скинул смеющуюся девочку и прижал ее кгруди. Его прыжки напомнили ему танцы, и он, глядя на детское круглоесчастливое личико, думал о том, какою она будет, когда он начнет вывозить еестаричком и, как, бывало, покойник отец танцовывал с дочерью Данилу Купора,пройдется с нею мазурку.

— Он, он, Nicolas, — сказала через несколько минут графиняМарья, возвращаясь в комнату. — Теперь ожила наша Наташа. Надо было видеть еевосторг и как ему досталось сейчас же за то, что он просрочил. — Ну, пойдемскорее, пойдем! Расстаньтесь же наконец, — сказала она, улыбаясь, глядя надевочку, жавшуюся к отцу. Николай вышел, держа дочь за руку.

Графиня Марья осталась в диванной.

— Никогда, никогда не поверила бы, — прошептала она сама ссобой, — что можно быть так счастливой. — Лицо ее просияло улыбкой; но в то жесамое время она вздохнула, и тихая грусть выразилась в ее глубоком взгляде. Какбудто, кроме того счастья, которое она испытывала, было другое, недостижимое вэтой жизни счастье, о котором она невольно вспомнила в эту минуту.