Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

– В таком случае избавьте себя от напрасного преступления. Я никогда не был знаком с аббатом Молине, и ваш секрет узнал не от него.

– Запоздалое и ничтожное отступление, – промолвил граф. – Вы сами проговорились: он только что ехал в вашем экипаже и, несомненно, направлялся к госпоже д’Арнете, она живет в двух шагах… Впрочем, я быстро узнаю, так ли это.

– Идите же, спросите его, господин граф, – посоветовал барон.

– Нет, сударь, нет, я не стану его спрашивать, я поступлю умнее, клянусь, я стал бы превосходным следователем, сейчас я докажу вам это. Забытый в карете ботинок легко объяснить только провинциальными привычками господина Молине. Поскольку наш элегантный аббат не обладает княжеским состоянием, он вынужден делать визиты пешком. Ему не страшна уличная грязь, поскольку, войдя в дом, он переобувается и быстро меняет обувь ad hoc[13] на эти изящные туфли. Я иду к д’Арнете, аббат должен быть еще у них. Если его там нет, я отправлюсь к нему и вручу туфлю от вашего имени. Его смущение подтвердит мои догадки. Затем я заставлю его разговориться, и если то, в чем вы меня уверяете, правда, его приговор будет также неизбежен, как и ваш, господин барон.

– Вы забыли про меня! – сказала графиня. – Подумайте хорошенько над моими словами, господин граф: если вы совершите это преступление, я ославлю вас на весь свет, клянусь вам перед Богом.

– Тогда вас ждет тот же конец, – ответил господин де Серни.

– Пусть так, сударь, – воскликнула графиня, – стреляйте, но я не хочу, чтобы ваше заблуждение позволило вам успокоиться. После того как вы нас убьете, придется все начать сначала. Я не знаю, кто сказал правду господину де Луицци, но только не господин Молине, потому что ваш секрет я доверила не ему.

– Не ему? – закричал в бешенстве граф. – Кому же, несчастная?

– Тому, кого люблю, и этот человек догадается, за что вы меня убили, он отомстит за меня, господин граф.

– Любовнику, что ли? – холодно ухмыльнулся господин де Серни.

– Да, сударь.

– Плохая уловка, сударыня, я вам не верю. – Граф окончательно пришел в себя. – Нет, сударыня, нет, все объясняется совершенно просто: от вас к аббату, от аббата к этому господину – вот звенья цепи, вот голоса, которые нужно заставить молчать.

Продолжительная дискуссия утомила всех трех действующих лиц этой своеобразной сцены. Они так устали, что были уже далеко не так возбуждены, как вначале.

Чудный, отчаянный порыв, когда Луицци предлагал графу убить себя, давно угас. Госпожа де Серни, подавленная пережитым, упала на диван, на котором всего час назад она казалась такой прекрасной. И граф, отступив к дверям будуара, уже не чувствовал в себе того гневного безумия, чтобы в один из моментов беседы взять и исполнить свой жуткий план. По мере того как кураж покидал графа, к нему возвращалась способность рассуждать. Теперь его раздражала уже не боязнь превратиться в посмешище, толкнувшая его на чудовищные угрозы, а то, что он должен стереть само воспоминание о них. Ни графиня, ни Луицци не могли покинуть будуар после того, что он им сказал. Именно это соображение терзало графа, но яростная решимость, руководившая им в их долгом споре, так и не вернулась к нему. Он с ужасом признался сам себе, что теперь должен убить их по необходимости, а не в приступе гнева, и, разозлившись на самого себя, он внезапно снова закричал, как человек, желающий оглушить себя собственным криком и возбудить беспорядочными движениями:

– Ну же, барон! Ну же, сударыня! Вы сами этого хотели, пусть исполнится ваша воля!

С этими словами граф направил дуло одного из пистолетов на барона, тот вскрикнул и попятился.

– А! Вам страшно. – Несмотря ни на что, господин де Серни не достиг той степени безумия, которая необходима для убийства, и быстро ухватился за первый попавшийся предлог.

– Страшно? – Барон преодолел приступ слабости. – Нет, господин граф! Но есть опасности, к которым любой человек не готов, вероломное предумышленное убийство – из их числа.

– Ладно! – вдруг успокоился граф. – Вы оба можете спастись. Все, о чем я вам только что говорил, вы должны осуществить … таким образом, чтобы меня удовлетворить. Вот что нужно сделать: госпожа напишет вам несколько любовных писем, датированных разными числами, слушайте хорошенько, вы ответите на эти письма так, чтобы из них можно было понять, что госпожа была вашей любовницей. Я хочу настоящую любовную переписку счастливых любовников! И в конце каждый пусть напишет мне по письму, где вы уведомите меня, что вы направляете мне эту корреспонденцию и просите о помиловании вас обоих – одного как подлеца, другую как бесчестную женщину. Как только эти свидетельства будут у меня в руках, я дарую вам жизнь и выпущу вас на свободу, если это вас устраивает.

– Никогда! – закричал барон.

– Не спорьте! – резко перебил его граф. – Даю вам час, чтобы подумать и согласиться с моими требованиями. Если за это время они не будут выполнены, значит, вы согласны умереть. Что касается аббата Молине, – добавил он, бросая туфлю на пол, – я знаю средство заставить его молчать.

Граф тотчас вышел, оставив графиню и Луицци одних.

Едва они остались наедине, графиня поднялась, закрыла дверь изнутри на щеколду, потом повернулась к Луицци. С безумной и страшной решимостью она встала перед ним и спросила:

– Итак, господин барон, что вы рассчитываете делать?

– Для себя – ничего, сударыня, – заявил барон, – для вас – все.

– Это не ответ, сударь. Никто из нас не сможет спастись, не уронив чести. Если мы и выйдем отсюда, то вы – с репутацией труса, а я – с клеймом падшей женщины. Готовы ли вы пожертвовать честью?

– Осмелитесь ли вы принести в жертву свою?

– Речь не обо мне, сударь, мы не на равных с вами: останусь я жить или умру, все равно моя репутация погибла. Муж, обвинив меня в супружеской измене, получит повод безнаказанно осуществить замышляемое преступление, ведь в этом случае закон на его стороне. Вы… в лучшем положении, смерть не опозорит вас… за то, что вы были моим любовником, никто вас не осудит.

Луицци молчал. Множество мыслей, соответствующих состоянию его души, беспорядочно крутились в его голове.

– Ответьте, сударь, – потребовала графиня, – вы согласны писать эти письма?

– Нет, – откликнулся Луицци, – нет, я не намерен покупать жизнь ценой вашей чести.

– Скорее, согласитесь, вашей. – Графиня внимательно посмотрела на него.

– Как вам угодно, сударыня, – подтвердил барон. – Я не намерен покупать жизнь ценой моей чести.

– Значит, придется умереть, – госпожа де Серни опустила голову, – умереть невинной… невинной и обесчещенной.

Графиня с безнадежным видом упала в кресло. Барон взглянул на нее, никогда Леони не казалась ему такой прелестной. Он приблизился к ней: