Земля обетованная - Татьяна Николаевна Зубачева

…Тим с силой потёр лицо ладонями и стал заново читать текст. Но всё равно в ушах вдруг зазвучал голос Чолли: «Ребёнок на руках – это прочувствовать надо». Он думал, что знает, ведь сколько он Дима той зимой на руках таскал, а Машеньку подержал и понял, нет, именно почувствовал. У хозяев, где до Грина был, рабыни рожали редко, и не касался он этого никогда, а уж хозяйские дети и вовсе… домашним он был мало, а дворовому работяге ни до чего, пожрать бы, поспать лишнего, а уж если удастся курева где стянуть, то большего счастья и не бывает, хотя нет, самое большое счастье – выпивка, но это уж вовсе недостижимо. Тьфу, чёрт, опять эта гадость в голове. О чём думал? А, ребёнок на руках, да, его ребёнок, говорят: «Плоть и кровь, кровиночка», – да, его кровь, он любит и Дима, и Катю, всё для них сделает, но их держал – сердце так не рвалось, а его кровь… Так что, правы беляки, когда про голос крови треплют?

– Тим, пожалуйста, внимательнее, – ворвался голос Джинни.

Тим почувствовал, как к щекам горячо прилила кровь.

– Прошу прощения, мэм, – выдохнул он и тут же поправился: – Мисс Джинни, что я должен делать?

Как ни занят был своим Эркин, но он невольно обернулся посмотреть, что это с Тимом. Никогда же такого не было, чтоб Тим на уроках зевал. И тут же сам получил:

– Мороз, не отвлекайся.

По имени его звали только Женя и Андрей, а остальные – Морозом, да ещё детвора из их дома дядей Эриком, у Алисы переняли. Эркин уже понял, что остальные считают его фамилию простым переводом на русский с индейского, потому не обижался и, разумеется, никого не поправлял. Раз им так удобнее, то пускай. Ничего обидного в его фамилии нет. Но у Джинни иногда вместо Мороз проскакивало похожее на давнишнее morose, и тогда по спине тянуло неприятным холодком.

Джинни старалась и видела, что её ученики тоже стараются изо всех сил, но подровнять класс никак не могла. Уровень Тима настолько выше, что ему только отдельные задания, Мороз и Артём ближе всех к нему, но тоже разрыв очень большой, а остальные… и тексты, и упражнения всем разные. Пожалуй, наравне с Тимом, ну, почти наравне только Андрей может работать, но его сегодня нет. Она ещё раз оглядела класс. Что-то сегодня и Мороз, и Тим какие-то рассеянные. Надо будет на втором уроке их расшевелить. Дать сочинение… нет, устроить дискуссию, а дома они пусть напишут на эту тему сочинение. Только вот какую тему подобрать? Чтобы и интересно, и чтобы не задеть. Просто удивительно, насколько эти взрослые люди обидчивы.

Поезд-экспресс Петрополь – Царьград

В Воложине Купец, проигравшись вчистую, сошёл, и они остались впятером. Поезд, казалось, даже не останавливался, а только дрогнул. Андрей не спеша собрал лежавшие на столе карты в стопку, подровнял ладонью. «Каталы» переглянулись.

– Никак сдавать собрался? – удивился Очкарик.

– Больно зелен ты банк держать, – заржал Вертлявый. – Ты ж лопух, до лоха не дорос.

– Не груби незнакомому, – ласково посоветовал ему Андрей.

Степан Медардович покачал головой, но промолчал. Что мальчик, говоря по-современному «завёлся» и хочет взять игру на себя, понятно и по-человечески извинительно, но… в самом деле держать банк в «двадцать одно» требует силы и выдержки, которые даются только опытом, а откуда у мальчика опыт?

Андрей, успев за предыдущие коны незаметно для остальных размять пальцы и кисти, развернул колоду веером, сложил, тягучей лентой перебросил с ладони на ладонь, проверяя руки и крап, и стал тасовать.

Степан Медардович смотрел на руки Андрея, большие костистые кисти, ставшие вдруг такими ловкими, потом поднял глаза на его лицо и не узнал. Хищный, по-волчьи жестокий оскал вместо улыбки, повзрослевшее на добрый десяток лет лицо, и даже светлые волосы вдруг блеснули сединой.

– Ну, – Андрей оглядел троицу, протянул колоду Степану Медардовичу, – срежьте, прошу вас, благодарю, а теперь с вами. Играйте.

– Я выхожу, – глухо сказал Моряк.

Вертлявый и Очкарик кивнули.

– К-куда?! – Андрей прибавил в голосе не громкости, а угрозы. – Что старшим велено, сполнять надо.

– А ты что, крутой? – не выдержал Очкарик.

– А ты, – Андрей твёрдо посмотрел ему в глаза, отчего тот заморгал и заёрзал. – Ты, шестёрка, место своё забыл? Так напомнить недолго. По банку, я велю. Хрусты на стол.

Помедлив, Моряк достал и кармана и положил на стол деньги. За ним Вертлявый и Очкарик. Вместе набрался банк, и Андрей сдал им по две карты, последнему себе. Степана Медардовича он проигнорировал, но этого будто никто и не заметил.

Вертлявый быстро посмотрел свои карты, вдруг ахнул и заёрзал, метнул глазом на Моряка и Очкарика. Андрей кивнул.

– Верно. Каждый за себя, – и разрешил: – Валяй.

Вертлявый полез в карман и шлёпнул на стол мятую полусотню. Моряк задышал, засопел, но промолчал.

– Ещё, – вдруг сказал Очкарик, кладя на стол десятку.

Андрей сбросил ему карту, тот удовлетворённо улыбнулся. Андрей насмешливо посмотрел на Моряка. И тот сдался, положил к общей куче десятку и протянул руку.

– Дай.

– Держи, – дал ему карту Андрей.

– Себе, – потребовал Вертлявый.

– Мне хватит, – Андрей улыбнулся. – Открывайте.

– Как знаешь, – пожал плечами Моряк.

Степан Медардович подался вперёд. Но… но так не бывает! Трижды двадцать и… двадцать одно!

– Ты…! – выдохнул Моряк. – Ты…

– И кто я? – поинтересовался Андрей, подгребая к себе денежную кучу.

– Болдох зелёны ноги?

Андрей насмешливо хмыкнул.

– Куму доклад готовишь? – и, тасуя колоду, тоном приятного воспоминания: – Один знакомый покойник тоже любил спрашивать, – и опять жёстко: – Хрусты на стол, сявки, я играю.

К удивлению Степана Медардовича, все трое покорно выложили на стол деньги. Быстрая сдача, требование денег, ещё по одной карте всем, и… три перебора и двадцать одно!

Дёрнулся и что-то пискнул Очкарик.

– Очки сними, – посоветовал Андрей, собирая карты и деньги. – Раз мешают.

Тот покраснел и уже покорно выполнял все приказы Андрея.

И ещё кон, и ещё, и неизменные двадцать одно у Андрея. Уже все трое жадно, не закусывая пили водку. Андрей покосился на столик, и Вертлявый сорвался с места, налил и угодливо подал Андрею стакан. Тот милостиво кивнул, выпил, как и остальные, залпом и не закусывая, и велел начинать новый кон. Но и теперь Вертлявого не пощадил, дал ему всего пятнадцать, Очкарику и Моряку по восемнадцати и себе двадцать одно.

– Если у тебя дело к кому… – начал Моряк.

– Об мелочёвку не мараюсь.

– Мокрушник, что ли?

– Моя масть выше, – хохотнул Андрей. – Играйте, ну. Ты, клади