Всякая тварь - Алмат Малатов

Дочь, почувствовав, что появился претендент на жилье в центре города, примчалась на следующий день, с матюгами упаковала бабку и увезла ее куда подальше.

В квартире наступил относительный покой; правда, Баба-яга как-то заскучала без обычных боев. Руслан продолжал отрываться, но больше по инерции, чем из куража. Ему тоже было скучно. По вечерам они сидели с теткой в прокуренной комнате и смотрели телевизор так пристально, как будто по телевизору должны были наконец-то рассказать, что же делать с этой чертовой жизнью. Даже разговаривали друг с другом они, не отрывая взгляд от экрана.

Перед началом старого отечественного фильма появилась заставка: «Следующий фильм рекомендован для просмотра вместе с родителями».

– Да что там такого, в этом фильме, что его нужно смотреть с родителями? – возмущенно спросила Баба-яга.

– Ну кто-то же должен объяснить ребенку, что такое дефицит, комсомол и советский инженер. – Руслан пытался шутить. Но ему было грустно. Последние годы ему всегда было грустно в конце декабря.

– Где моя форель? Уже полночь! – раздалось из телевизора. Это Баба-яга переключила канал. Неопознанная актриса в ресторанных интерьерах требовала рыбы.

– Она превратилась обратно в крысу, – пробормотал Руслан.

Он встал, взял лист бумаги и стал что-то писать.

– Что ты там шкрябаешь? – Баба-яга оторвалась от экрана.

– Письмо, – буркнул Руслан и застрочил еще быстрее.

Письмо Руслана Деду Морозу

Цып-цып-цып, старый пидар. Ходи сюда. И синюю куру счастья с собой прихвати.

Ты что, чмо, козлишь?

Где нормальный Новый год? Ты мне задолжал еще с начала 90-х. Счетчик крутится, цифирь бежит, ага.

Я, сиротка скорбная, в шестнадцать лет в чужой город приехал. Мне, первокурснику, Новый год не с кем встречать было. До родителей две границы, друзья разъехались, только одногруппница, такая же дура лимитная, в светелке девичьей где-то на Васильевском острове сидит, меня поджидает.

А в Калининграде-то дома по-другому нумеруются. Там же каждый подъезд – это отдельный номер дома. А у меня и без этого с право-лево всю жизнь плохо.

Заблудился я, короче, на Ваське. Линии там всякие, дворы-колодцы. И вот слышу я гул неясный, да стрельбу – это куранты бьют, шампунь народ откупоривает. Смотрю по сторонам – слева мусорный бак, справа мусорный бак и впереди тоже. Ты на помойке, детка! С Новым годом! Тут-то ты его и проведешь.

Нашел я одногруппницу. Сидит, значится, в коммуналке с соседом шизофреником и водку жракает из блюдца золоченого. Здравствуй, говорю, девица, здравствуй, красавица. А что это за хрен с горы со свиными ушками? Ах, сосед? Ничего так, на Скляра похож. Только уши постричь надо.

Пили-пили, а потом на кухне этот сосед хвать меня за муде клешней и лобзой своей лобзаться лезет. А пахнет от него хомячком. Уйди, говорю, уебище шерстистое, мне Скляр и на экране не нравится, кто тебя вообще из телевизора выпустил? Еле отбился.

Легли мы со Светочкой почивать, время-то утреннее, и тут она мне манерно так в ухо текст генерит: я, мол, вечная девственница, никто в меня войти не может, устройство у меня такое. Да ну, говорю, как это? А вот! Ой, радоваться начала, у тебя получилось! А чему там получаться, если туда голову засунуть можно?

Обманула она меня, на слабо взяла.

Цып-цып-цып, петушина драная. А на следующий Новый год что было?

Драка и ментовка.

А в 1995-м? Накачали шампанским, а мне ж его нельзя, у меня мозг отключается. Начиналось-то все хорошо, шампанское, Марлен Дитрих, никакого телевизора пошлого, разговоры про литературу. Ну, я и вырубился. Просыпаюсь – болят голова и жопа. Голова от шампанского, жопа от литературного деятеля. Замечательно. Вот тебе и встреча с искусством.

А как я цикладолом и водкой накидался на 1996-й, помнишь? И как проснулся 2 января от того, что на меня мусорок наручники накидывал? Не помнишь? А я вот помню.

И как в 1998-м милый пробкой от водки подавился, тебя встречаючи. На радостях, видать. Я уже собрался ему трахеотомию ножницами маникюрными делать, да достать пробочку удалось. Все равно на хер его послал, ибо зачем мне мужик, который пробками давится.

А как Вано, абхазский козлина, в 1999-м об стену антикварную этажерочку лесбиянки Наташи расхуячил? Слава сатане, эта дура не знала, сколько ее мебель стоит. Бутылку «Агдама» в компенсацию взяла, ковырялка глупая.

Цып-цып-цып. Что дальше было, помнишь? То-то же.

Так вот, тварь бородатая. Если не хочешь, чтоб по петуху голубому твоему каддиш читали, сделай мне НОРМАЛЬНЫЙ Новый год. Чтоб елка, оливье, телевизор и мандаринами пахло. Чтоб, как в детстве, чуда ждалось, а не отходняка.

Иначе сверну шею птице твоей педерастической и съем. И в 2005 год не пойду, останусь здесь. И испорчу тебе всю годовую отчетность.

Что мычишь? Усвоил? Исполняй.

Руслан запечатал конверт, написал на нем «Деду Морозу» и вышел на улицу в поисках почтового ящика. Пришлось пройти почти половину Невского. Ему хотелось есть. Синий ободранный почтовый ящик висел прямо возле вывески «Чебуречная».

Он протиснулся между бомжей, мелких служащих и студентов, ухватил два великолепных чебурека, полташку водки в пластиковом стакане, забился в угол и начал жевать.

Отчего-то именно загаженная чебуречная, как будто выхваченная из центра Питера 2004 года и перенесенная в какое-то другое время и место, удивительным образом тормознула его вечное желание бежать быстрее, хватать больше.

Он вышел под снегопад, немного прошел вперед и плюхнулся на заснеженную скамейку под фонарем.

Он сидел, курил и смотрел сквозь снег на ресницах на бегущих людей, кованую ограду, слабо проблескивающие огни. Он знал, что улыбается. Казалось, реальность отодвинулась и он опять тот, кто еще курит тайком, может расплакаться от обиды и рассмеяться просто так. Он был счастлив. Его охватило давно оставшееся в детстве предчувствие того, что праздник за углом, рядом, где-то здесь…

– Мааалааадой чилааавек, давайте познакомимся! – Из метели возник плешечный пидар неопределенного возраста и уселся рядом.

Руслан вздрогнул и, привычно выпрямив спину, нырнул в грязное влагалище метро. Звонок на мобильный застал его уже на платформе.

…Он был готов улететь за любые деньги, любым рейсом. Баба-яга сняла с книжки довольно приличную сумму и, пресекая любые возражения, покачала головой.

Уже второй час Руслан томился в Пулкове, каждые пять минут подбегая к кассе. Билетов не было. Заканчивалась регистрация на последний рейс.

– У вас не ближайшее родство, – сочувственно сказала администратор, – так бы просто пошли на подсадку. Может быть, кто-то опоздает…

Кто-то опоздал. Отдав кучу денег, Руслан 31 декабря летел добавочным рейсом в Калининград. Дед Мороз простил хамство и подарил ему этот авиабилет.