Мастер икебаны - Суджата Масси

«Желтая роза убивает, не различая цвета твоей кожи», — было написано на одном из транспарантов — похоже, автора вдохновила эмблема универмага. Рядом с ним другой плакат гласил: «Восхищаешься цветком — убиваешь молотком!» А вот еще один — загадочно краткий и риторичный — показался в быстро прибывающей толпе: «Смерть — это сделка?»

Несколько охранников у входа поглядывали на демонстрантов, бессильно пожимая плечами, покупатели же их просто обходили, пользуясь боковыми входами — цветочная торговля шла своим чередом.

В руках у Че не было плаката, он раздавал листовки. Мне он тоже сунул одну, промурлыкав:

— Сестренка, присоединяйся, мы здесь боремся с цветочной мертвечиной. Бойкотируй выставку убийц из семьи Каяма! — Он принял меня за возможную неофитку, не узнав ненавистную буржуйку в новом облике — темные очки и простенькие джинсы. Я послушно взяла листовку и прошла в магазин. Здесь, внутри, никто и думать не думал о собравшейся за стенами сердитой молодежи. Домохозяйки с эффектными пакетами, украшенными мицутанской желтой розой, подростки со вместительными сумками от Прады, малыши с рюкзачками за спиной были заняты вдохновенным шопингом. Моим же изысканным аксессуаром сегодня служил скромный потертый кошелечек, втиснутый в карман джинсов, любимую сумку на длинной цепочке я оставила дома, припомнив ей вчерашнее коварство.

Поднимаясь на эскалаторе в галерею, я задержалась на пару минут на этаже, где располагался бутик Николь Миллер, — взглянуть, удалось ли Нацуми оживить манекенов с помощью желтых роз и тигровых лилий. Но чуда не произошло: пластиковые девушки в цветастых шелковых платьях все так же скучали на своих местах, сжимая охапки роз, перемешанных с ветками ивы и полосатыми лилиями, без всякого сомнения, привезенными из-за океана.

В северную галерею стояла очередь на выставку Матисса. В южную — на выставку икебаны — никто особенно не стремился.

— Как идут дела? — спросила я мисс Окаду, продающую билетики у входа.

— Э-э-э... так себе, — вздохнула она. — Все из-за этой акции протеста там, снаружи. Они уже терзали нас своим присутствием возле школы, а теперь переместились сюда. Ужасно неприятно... к тому же мы теряем деньги.

Похоже на то. Цветочная Страна Чудес и впрямь выглядела покинутой, несмотря на свое великолепие. Единственными ее жителями были разодетые в пух и прах студентки Каяма — в ярких кимоно или дорогих европейских костюмчиках, — сновавшие между своими композициями, каждая из которых была высвечена направленным пучком электрического света, будто музейный шедевр.

По дороге мне попались керамические вазы Мэри Кумамори, увитые виноградной лозой, и снежно-белые орхидеи Лили Брэйтуэйт, которые она, судя по всему, нашла-таки время составить в искусный букет.

Композиция тети Норие сразу бросалась в глаза: распустившиеся за ночь ирисы сверкали кардинальским пурпуром. Мне даже делать ничего не пришлось, разве что поправить пару покосившихся бамбуковых стебельков.

Лиля Брэйтуэйт вошла в зал и направилась было к своей композиции — прямая, стройная, в темно-синем костюме, с шарфом от Эрме, взбитым вокруг шеи, — но, почувствовав мой взгляд, тут же остановилась.

— Рей, дорогая! Я только на пять минут, представь себе. Дети и няня ждут меня на улице. — Тут она понизила голос: — Ты говорила обо мне с лейтенантом Хатой?

Ничего себе. С какой это стати?

— Лиля, этого я тебе не обещала, — сказала я терпеливо. — Но могу помочь тебе самой с ним договориться.

— Это невозможно! С моим-то графиком! — Ее голос стал заметно выше.

— Раз уж ты нашла время зайти на выставку, то найдешь и для более важного дела, или как?

Лилино лицо залилось сердитым румянцем.

— Ладно, мне надо идти. Рада была тебя увидеть.

— Ты не можешь сейчас уйти! — К нам подбежала запыхавшаяся Надин Сен-Жиль. — Он здесь! Нам нужно встать у своих композиций и выслушать его замечания.

— Кто «он»? — спросили мы с Лилей одновременно.

— Иемото! Господин Каяма только что прибыл и собирается с нами беседовать.

Жаль, что здесь нет тети Норие: беседовать — это она любит. Хотя, может, оно и к лучшему. Вдруг он скажет какую-нибудь гадость, она бы такого не перенесла.

Надин, Лиля и я присоединились к трепещущим овечкам господина Каямы, шествующего через зал в величавом молчании. Рядом с ним гордо шла Нацуми.

Настоящий художник, с ног до головы, — глаз не отвести. Серебристые длинные волосы, собранные в хвостик, аскотский галстук с широкими, как у шарфа, концами, заправленными под шелковый воротник безупречно белой рубашки, черные вельветовые брюки облегают длинные ноги, подчеркивая пару японских сандалий и белые хлопковые таби[14]. Сочетай несочетаемое, ясное дело. Мне хотелось рассмотреть его получше, но студентки вокруг меня почтительно согнулись в глубоком поклоне, и мне пришлось последовать их примеру. Иемото тоже поклонился, не слишком глубоко, в точном соответствии со своим рангом. После этого он обвел свою паству глазами и, остановив взгляд на нашей маленькой группке, улыбнулся с такой неуместной нежностью, что я оторопела и не смогла изобразить ответной улыбки, в то время как Надин и Лиля улыбались во весь рот и сияли, словно получили благословение.

— Мои дорогие ученики! Я ничтожен по сравнению с тем, что вы сделали здесь для меня. — Масанобу говорил мягко, ни следа надменности в голосе, ни одной фальшивой ноты.

— О нет, это мы оказались негодными учениками, и нам очень стыдно. Простите нас, — ответила за всех госпожа Кода, поклонившись еще раз.

— Ваши добрые слова утешают нас в это тяжелое время, Кода-сан. Как бы я хотел видеть Сакуру-сан здесь, среди нас. Давайте же начнем наш сегодняшний показ с композиции, сделанной в память о Сакуре. Кто ее авторы?

— Мы, — снова подала голос госпожа Кода, имея в виду себя и Нацуми. Та тут же скроила уничижительную гримаску и отвесила Масанобу низкий поклон, не хуже, чем ее напарница. Странное, должно быть, чувство испытываешь, когда кланяешься родному отцу, чего уж говорить об оценке за работу, которую он выставляет тебе на глазах у полусотни чужих людей.

Я разглядывала икебану, посвященную Сакуре: несколько черных трубок, на манер водопроводных, напоминали учебную композицию, созданную Сакурой на ее последнем уроке, только теперь они стояли торчком. Белая магнолия и розовые завитки вишни сочетались с ними так же, как очарованный лес, полный эльфов, сочетается с трубами кирпичного завода.

— Конечно же, это всего лишь скромная попытка подражания, — тихо произнесла госпожа Кода. — Мы умоляем о вашем снисхождении и просим прощения за бедность нашей фантазии.

Иемото обошел композицию несколько раз, разглядывая каждый листик, подошвы его сандалий негромко хлопали по полированному сосновому полу. Закончив осмотр, он повернулся к аудитории и произнес своим мягким, мелодичным голосом: