Ключи от лифта - Мила Иванцова

«Конечно, с Роксаной не сравнить, – иногда думала Олька. – Но это другое. Это совсем другое!»

На дискотеке, в полутьме при мигании огней, наверное, было все равно, как именно ты двигаешься – это же не конкурс на телевидении, как у Петра Гарсии, тут лишь бы ритм ощущала да настроение было. А настроение и правда поднималось, хотя и тревожно было поначалу на душе у Ольки. Наверное, эта общая энергия, молодецкая дурь и радость передавались по воздуху, как вирус, или через ту сумасшедшую музыку, или через общее движение, от которого кружилась голова, но эта волна подхватила Ольку и понесла за собой, хоть она и отказалась немного выпить перед дискотекой с девчонками «для настроения». Отказалась, потому что и не умела, и хорошенько была вакцинирована покойными родителями против этого зелья.

К людям, которые выпивали вокруг, Олька относилась снисходительно или, точнее, никак не относилась. Она привыкла к этому и на банкетах в столовой, и, конечно, в кафе, где без этого редко обходилось. Она и сама, наученная шефом, переспрашивала у клиентов, которые уже заказали еду: «Что будете пить?» – будто это было естественной и неотъемлемой составляющей ритуала. И нередко после этого вопроса выпивку заказывали даже те, кто и не собирался. Вот и относилась девушка к подвыпившим людям, как вокзал к поездам, и не напрягалась по этому поводу, пока ее не цепляли. Но сама от этой напасти держалась подальше.

Она увидела на дискотеке немало знакомых лиц, познакомилась с другой компанией, которая состояла из школьных друзей Оксанки и из сотрудников Оксанкиной подружки. Собственно, городок был небольшим, молодежи немного, все знали друг друга, да и про Ольку тоже уже знали – новые девушки всегда вызывают интерес в любой компании.

Домой ее провожал Юрка, водитель с консервного, хоть Оксанка и скривила губы, дав понять, что выбор «так себе». А когда парень возле забора бабы Сани полез целоваться, то мигом оказался в куче снега, а Олька шасть – и в калитку.

Сердце ее колотилось в горле: неужели, неужели это оно – и Олька тоже кому-то понравилась? Конечно, она выросла в довольно нетипичных обстоятельствах и не имела при этом ни друзей, ни подруг, ни сестер-братьев. И не то чтобы не интересовали ее люди, но так уж привыкла жить: спрашивают – отвечает, дают – берет, обижают – настораживается. Будто была встроена в ней такая программа относительно других лиц – инициативы на сближение ноль, только ответная реакция. Разве что в случаях, которые называют форс-мажором. Так, однажды она обратилась к Роксане.

То есть ее опыт по предмету «человеческое общение» был довольно однобоким и теоретическим, почерпнутым из наблюдений, книг, фильмов и чужих рассказов. Последнее время это были рассказы Оксанки и ее подружек, которые, казалось, только и делали, что болтали о парнях. И вот – толкнув слишком быстрого и смелого Юрку в снег, она влетела в дом и стала, подперев спиной дверь, будто тот и правда станет в нее ломиться.

Нет, это совсем не означало, что водитель ей понравился и имеет шанс. Этот первый шаг противоположного пола ей навстречу означал для Ольки только одно – она не хуже других и тоже может кому-то нравиться!

В работе и нечастых «выходах в люди» прошла Олькина зима. Как-то в выходной она взялась стирать свои вещи, и все вспоминалась ей Роксана. Глянула на календарь – оказывается, ровно год назад закрыла она за собой дверь родительского дома после ночи слез и отчаяния. Сколько всего случилось за этот год, сколько изменилось… И раньше не много у нее было семейной поддержки в жизни, а теперь и вовсе одна осталась. Где-то на Донетчине есть отцова родня, но она и адреса их не знала. Если и при жизни родителей не общались, разве что вспоминали иногда, то зачем им сейчас Олька, так же, как и они ей? По поводу того, что дальше в жизни пробиваться придется самой, у девушки сомнений не было. Но знать бы, в какую сторону грести. Хотя в шестнадцать лет не слишком-то об этом и задумываешься.

Порой возникала у нее тоска по родителям, и опять ощущения ее были похожи больше на жалость старшего к непутевому младшему, чем наоборот. А иногда вздыхала Олька и думала: «Вот бы хорошо сейчас поговорить с Роксаной, хотя бы по телефону… Спросить, как она, рассказать о себе, посоветоваться…» Но бывшая учительница словно в воду канула. Наверное, хорошо устроилась. Олька искренне желала, чтобы новая жизнь (аж в другой стране!) тешила Роксану, потому что считала ее достойной наилучших условий и принцев. Конечно, жаль, что уехала так неожиданно, но ведь могла бы и вовсе не появиться в их деревне. Или не так отреагировала бы год назад. Вот сказала бы: «Не выдумывай, давай руку, пойдем, отведу тебя домой, отругаю родителей, чтобы больше не чудили…» И как бы тогда сложилась Олькина жизнь?

Нет, обиды на Роксану не было. Просто ее не хватало. Как единственного человека в Олькиной жизни, который был старше, мудрее, но при этом всегда имел время и желание говорить с девушкой, отвечать на ее вопросы или размышлять с нею вместе над ею же предложенными, так пробуждая в Ольке способность и желание мыслить, находить ответы, искать выход.

А в начале весны появилась в городке Александра.

Сон в камере для задержанных в райотделе милиции сном не является. Тем, кто там побывал хоть единожды, «удобства», звуки и запахи запоминаются навсегда, а тем, кто не изведал, объяснять нет смысла. Но кроме этого у каждого человека есть еще и собственные переживания в таком-то месте. Особенно если он попал туда при невероятных обстоятельствах, абсолютно ни в чем не провинившись.

Игорь крутился с боку на бок на твердой полке с «горкой» для головы (это ложе было чем-то похоже на старые выветренные лежаки на прежних советских пляжах в Крыму, но было сбито плотнее и прикреплено к полу при стене), в полусне прислушиваясь к отдаленному грохоту дверей, к лаю бродячих собак за зарешеченным окошком под потолком, к реву машины, которая опустошала во дворе мусорные баки, пожирая их содержимое, и к вою автосигнализаций, которые реагировали на вибрации этого мусоровоза.

Игорю казалось, что его трезвый мозг все-таки чем-то затуманен. Ибо на трезвую голову было немыслимо объяснить даже самому себе события последних двух дней – малолетнюю провидицу возле метро, ключ, Левкину идею с получением дозы адреналина, еще один ключ, случайный выбор дома по принципу – чтоб и не далеко, и не старый, и с кодовым замком на подъезде, но без консьержей… А еще эти лифты, которые одновременно остановились во всем доме, попутчицу, будто запустившую в нем какую-то программу, отметавшую логику и размышления, которые у человека обычно предшествуют поступкам. Но ведь он не пацан, который возбуждается от пребывания в лифте с женщиной, чтобы настолько поддаться эмоциям! Или это не эмоции были, а какой-то инстинктивный толчок на фоне того куража-адреналина в поиске приключений посреди размеренной однообразной жизни?

Воспоминания и чувства задевали и тревожили мозг – будто неведомый спрут пальпировал его своими щупальцами со всех сторон, вызывая разные реакции. Мурашки пробегали по телу от мысли, что из-за той дамочки и ее чемодана с крадеными бутылками (и зачем, скажите?!) он может получить срок и пойдут коту под хвост его диплом, работа, карьерные перспективы, да и личная жизнь… Становилось жутко, и поднималась волна гнева – попутчица-то, спасая свою шкуру, банально подставила его – но ведь как отреагировала на его наглый поцелуй, сволочь! И мгновенно исчезали мурашки, и жар вспыхивал внизу живота, и сводило мускулы от воспоминания о том поцелуе… А голова начинала искать объяснения и оправдывать женщину, ведь разве можно так цинично… За что?! Почему именно он? Наверное, потому, что идиот самоуверенный – решил, что ведет игру! А фиг тебе! Кот попался в мышеловку!