Прощеное воскресенье - Вацлав Михальский

— Улетает от нас твой Филя, — доброжелательно сказала Александра и тронула Ксению пальцами за плечо, как бы давая понять, что она не в обиде: ну сморозила глупость — с кем не бывает. — Улетает твой Филя от нас, почти не слышно его.

— Ничего подобного. Никуда он не улетит. Делает вид, что улетает, хитрит, а потом развернется на сто восемьдесят градусов и будет тут как тут. Внезапность — вот его козырь. Я много чего знаю о филинах. И вообще про животных, птиц, насекомых. Если учиться, то я только на биолога буду.

— А я с детства ботанику люблю. Все растения меня интересовали, от самых малюсеньких и до эвкалиптов и баобабов. А учусь на врача. Все хотят, чтобы я стала хирургом, а мне не хочется.

— Не хочется — не слушай никого! — запальчиво сказала Ксения. — Ты что, для них учишься или для себя?

— Пока для них. Если бы мама и Папиков не заставили, я бы в институт не пошла — старая слишком.

— Да ты что говоришь, Саша! Учиться никогда не поздно!

— Ты, как моя мама, рассуждаешь! — засмеялась Александра. — Может, чайку?

— С удовольствием!

Ксения разожгла примус, пахнуло керосиновой гарью.

Вдруг со стороны кладбища раздался жуткий вопль, а затем писклявое верещание и какие-то неясные звуки, похожие на клекот и щелканье клюва.

— Я говорила — вернется. Вот Филя поймал зайца и зарезал, а теперь рвет на части и заглатывает прямо со шкурой.

— Вкусно ты чай завариваешь, — после длительной паузы похвалила хозяйку гостья.

— А я и тебе сухих травок домой дам. Прямо сейчас положу на стол, чтоб завтра не забыть.

— Не завтра, уже сегодня.

— Значит, сегодня, сейчас. А в Москве заваришь мои травки, угостишь маму, и меня вспомните: «Живет где-то там, в поселке…»

— Вроде я к тебе, Ксень, ревновать должна Адама, а у меня ревность ни на секунду не возникла.

— У меня тоже. Я всегда знала, что ты можешь внезапно появиться и увести у меня Алешу, а увели гады… Я тебя раньше боялась, а сейчас не боюсь.

— Вы с Адамом говорили обо мне?

— Нет, что ты! Он не помнил ничего. Только в самое последнее время вспомнил. Там, в оврагах, есть песчаный карьер и озерцо. И вот мы как-то купались, и я пошла за деревья одеваться. Выхожу одетая, а он смотрит куда-то мимо меня. Вот тогда, думаю, он тебя и вспомнил… Я испугалась, но виду не подала.

— Да, мы с Адамом тоже купались в этом озерце. Я и вчера там купалась. Петр меня возле оврагов высадил, и я, прежде чем к вам идти, искупалась…

— Ты бы легла поспать перед дорогой. Петя очень рано заедет, — помолчав, сказала Ксения. — Петя — человек точный.

— Посплю дома. Вон рассвет зеленеет…

— А у тебя медали за войну есть?

— Есть. Приедешь в Москву, я перед тобою похвастаюсь при полном параде.

— Москва большая. Как я тебя найду?

— Я тебе адреса оставлю — и дома, и института, и больницы, в которой мы обычно оперируем, это моя родная больничка. Маму зовут Анна Карповна, я ей про тебя расскажу, и про малышей, и про Адама…

В начале седьмого утра подъехал Петр.

— Маленьких за меня поцелуй, — обнимая Ксению на прощание, сказала Александра.

— Сейчас кушать придут, — светло улыбнулась сквозь слезы Ксения. — Ой, травки забыла!

Александра вошла следом за хозяйкой в дом и набрала в карманы своего потайного пояса сушеной мяты и душицы.

— Так. Адреса я тебе отдала. А улица у тебя, Ксень, какая?

— Улица у нас в поселке одна, но из трех частей: в начале — Подгорная, потом идет — Заводская, все, что вдоль кирпичного забора, а наш кусок — Парижской коммуны. Дом одиннадцать.

— Я жду тебя в Москве. И письмо напишу обязательно! — За порогом Александра крепко обняла Ксению и поцеловала в щеку. — Малышей поцелуй! Пока.

Ксения проводила гостью до калитки, а когда машина тронулась, подняла руку в прощальном жесте…

Ехали до Семеновки быстро, с ветерком.

— Это ты Витю-гада прикокал? — неожиданно спросила Петра Александра.

— А тебе зачем знать?

— Хочу вынести благодарность от лица старшего по званию.

— Служу Советскому Союзу! — взял под козырек Петр и запел, перекрывая шум мотора и встречного ветра:

— Я был батальонный разведчик,

А он писаришка штабной.

Я был за державу ответчик,

А он спал с моею же-ной…

— Петро, — прервала его Александра, — а чего ты не женишься?

— Сначала батю надо женить. А то что ж, я женюсь, а он один останется — так нельзя.

— Значит, ждешь своей очереди?

— Выходит, жду. А Ксеня тебе родня?

— Да, родня. А ты невесту приглядел?

— Тебе честно? — Петр оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Александру в упор своими светлыми, много чего повидавшими глазами.

— Если говорить, то честно, но можешь и промолчать.

— А чего мне молчать? Ты догадливая. Да, конечно, если бы на ней, то женился хоть завтра, но она не из тех, она будет ждать…

— Ты о Ксении?

— Ну… А как ты насчет гада дотумкала, морская пехота?

— Во-первых, по твоим глазам затравленным, во-вторых, у тебя на кладбище голос как-то задергался, когда тебя Ксения про него спросила, а в-третьих — разведка должников не забывает!

— Не забывает, — усмехнулся Петр. — Смотри, во-он на горизонте чернеется, то пассажирский, московский… Погнали, может, успеем!

— Погнали! — азартно поддержала водителя пассажирка.

Как туман на рассвете — чужая душа.

Георгий Иванов

В молодости эти размышления не приходили ей в голову, а в зрелые годы, когда Александра Александровна выдавала замуж дочь Екатерину, как-то однажды она призадумалась над тем, что мужчины женятся, а девушки выходят замуж по обоюдной горячей любви и осознанной доброй воле довольно редко. Гораздо чаще в предсвадебном угаре они бывают обложены десятками совпавших обстоятельств, как загнанный волк красными флажками, и деваться им некуда, кроме как бежать в специально оставленный створ, где поджидает их подвыпившая компания с улюлюканьем и бодряческими криками «Горько»! Да, примерно так бывает у многих, но осознание этого приходит, как правило, через годы, хотя иной раз жених или невеста готовы дать деру из-за пиршественного стола, но подобные скандалы случаются очень редко, а обычно не убегают, сидят в застолье, как в летаргическом сне, и на очередной окрик «горько» послушно подставляют жестяные губы.