Словацкая новелла - Петер Балга

говорите, что нужно выступать. Пойди-ка выступи, когда их столько. Они съедят бедного человека. Они думают, раз они отдали землю, так беднота должна на них работать.

— Ладно, пойду к бригадиру, поговорю с ним.

— Вы такой добрый! Только о распивочной — ни гу-гу! Он отомстит мне.

* * *

В школе цветы. Полным-полно подарков от учеников. Вчера был заключительный концерт. А сегодня они пришли попрощаться с нами. Некоторые после каникул будут продолжать учиться, другие уже совсем кончили — на будущий год не увижу их больше. Терпеть не могу прощаний, не выношу подарков, не выношу цветов, не люблю даже их в такие минуты. Однажды пришли меня поздравлять, а мне все это ни к чему. Я и понятия не имел, как должен вести себя при этом и что говорить. В конце концов я рассердился. И все надо мной смеялись.

— Йошка!

— Ну?

— Это твои цветы.

— Мои?

— Твои. Принесла твоя гармонистка.

— Какая?

— Да та, химичка, которая в институт поступает.

— Ага, Кама.

Кама пришла со мной прощаться. Она уже посещала второй цикл, а теперь не сможет — будет жить в Братиславе. Я думал, что она больше не придет, и вот, пожалуйста, принесла цветы. Говорят, ждала меня. Стояла в коридоре и ждала, когда я появлюсь. Наверно, не могла долго ждать, оставила цветы и уехала. Она была хорошей ученицей. На последнем уроке она расплакалась, и я не знал, что с ней делать. Мне стало не по себе.

— Есть у тебя носовой платок?

— Нет.

Пришлось мне дать свой. Он был грязный. Хотел спрятать в карман, но она сама взяла его у меня из рук. Вытирала им слезы. Как только успокоилась, ушла, платок не вернула.

* * *

Клен, мой клен… Стою под окном и слушаю радио. Хотел сегодня пойти в кино, но опять показывают «Игру с чертом». Я ее раз семь видел, но в деревню опять прислали эту картину, будто нет других. Директор школы, чтобы все видели, что он проявляет деятельность, пускает фильм каждый раз под другим названием. «Игра с чертом», «Чертов замок» или «Играющие черти и разбойник Сарка-Фарка».

— Ты чего тут стоишь?

— Ничего. Кто это?

— Ну я. Или не помнишь? Небось, ты мне нес чемоданы. Стоит мне раз человека увидеть, до самой смерти не забуду. Ведь узнал тебя даже в потемках. Со мной моя гармоника. А вот вчера я оставил ее в винном погребке. Вылил там четыре стаканчика и забыл. Куда идешь?

— Никуда.

— Оставлю-ка я у тебя гармонь. У тебя не потеряется. Можешь даже поиграть на ней, только осторожно!

— Не беспокойтесь.

— Ну, будь здоров!

— До свидания! А когда придете за ней?

— Когда-нибудь приду. А что по радио сказали?

— Парней зовут, завтра возить сено будут.

— Пойдешь?

— А чего мне идти?

— Пойдем, я тоже пойду. Покажем им, как надо работать.

* * *

— По-немецки «хорошо», по-русски «гут»! — сказал он и ткнул вилами в сено.

Не знаю, откуда у него эти слова. Может, с утра услышал у какого-нибудь ребенка. У него была такая привычка — понравится слово, повторяет его до противности. Но работать умел. Как черт работал, только улыбался.

Был еще почти час до обеда, а мы обогнали всех на две фуры. И шофер у нас был хоть куда! Знал, как выбрать дорогу, умел возить сено, а главное — понимал машину. Выглядела она как тарантас, но мотор работал отлично.

— По-немецки «хорошо», а по-русски «гут»! — повторял он снова и снова.

Мы уже и поправлять его бросили. А ему нравилась эта путаница, и поэтому он даже напевал свою присказку. Каждый раз мы переглядывались и улыбались. Только шофер наш ни разу не улыбнулся. Он был погружен в свои мысли и даже не ответил нам, когда мы его окликнули.

«По-немецки «хорошо», по-русски «гут»!»

— Михал!

— Ну?

— Ты что, глухой?

— Почему?

— Чего не отвечаешь?

— А что?

— Да ничего. Говорят, ты к жене вернулся?

— А вам-то что!

— Черт возьми! Иметь такую красивую жену, и уйти от нее. Черта ли, уйти от такой жены.

— А ты-то почему не живешь со своей?

— Это, сынок, другое дело. Это, сынок, не так-то легко понять. По-немецки «хорошо», по-русски «гут»!

Шофер включил скорость, фура наклонилась, закачалась, и мы вылетели на шоссе.

— Черт подери, иметь такую красивую жену! Он к ней вернется. Клянусь богом, что я его к ней приведу.

После обеда мы продолжали работать. Мне казалось, что мы даже не утруждаем себя, а так играем, бросаемся сеном. А вечером объявили, что мы самые лучшие. Были мы впереди на целых шесть фур.

«По-немецки «хорошо», по-русски «гут»!»

* * *

Так. Гармонь с нами. Будем играть. Раскрывайте гармонь и начинайте!

— Давай!

— Эх! Опять опростоволосился, принес свою вместо дедовой.

— Ты, сынок, хотел меня одурачить. Думал, что не узнаю свою гармонь. Да разве ж у тебя инструмент? Ерунда какая-то. У нее даже голоса нет. А моя поет, как орган.

Так себя подвести. Кто его знает, что теперь подумает старый. Всей деревне теперь расскажет, что я хотел его одурачить. Но я уже несу ему другую, несу его собственную. Нужно ему объяснить, доказать, что это простая ошибка. Только он упрямый, твердит свое, разуверить его трудно.

— Сынок, ты ведь гармонь мою разладил. Я выбросил за нее целых три тыщи, а ты разладил. Кто мне, сыночек золотой, за нее заплатит?

— Да я на ней даже не играл!

— Разладил ты ее. Регистр уже не работает, а этот бас, послушай, как хрипит. А еще вчера ничего с ним не было.

Парни смеются. Смеюсь и я, и это разозлило старого.

— Или играйте, или пошли отсюда!

— Плюньте на бас, вы все равно им не пользуетесь!

— Знаете вы матросскую таверну? Не знаете. Даже Грабовку не знаете, потому что не были в Остраве. А я там был и играл на этой хроматической гармони. И все там пело хроматическими голосами.

— Ну так сыграйте!

— Сыграю, сынок, только ты признайся, что ты шарлатан и на этой гармонике баловался. Не был бы ты моим другом, не помог бы ты нести мне чемоданы, я б тебе показал.

Парням это уже надоело, они хотят наконец послушать что-нибудь. Большинство из них за меня. И наш шофер меня подбадривает:

— Сыграй, ведь ты учитель!

— Учитель — не учитель! Думаешь, если я не учитель, то и гармонь в руки взять не умею?

— Значит, не умеешь. Гармонь есть, а играть не умеешь.

— Ты так думаешь? Думаешь, если у тебя деревянные пальцы, то и у всех они