Excommunicado - Ди Темида

Голову снова простреливает болью, и, приложив пальцы к вискам, я осторожно массирую их, остро жалея, что не позавтракала, не выспалась, не взяла с собой анальгетики. Заодно и обдумываю всё, что сказал Рамирес, будь он проклят.

Биться лбом о его бетонную стену абсолютнейшей упёртости дальше просто не имеет смысла. Альваро — тот, кто запросто может проявить насилие и заставить меня объявиться на каком-нибудь рауте в ошейнике, величественно держа при этом в руке поводок. Придётся идти на компромиссы — а я так их ненавижу…

Как? Как он умудряется выкручивать беседы только в свою пользу?

— Я — не светский человек… Даже приёмы, устраиваемые давно родителями, меня не прельщали… — медленно и тихо начинаю я, наблюдая за его реакцией. Коротко взглянув в ответ, Рамирес открывает следующую папку. — Мне не интересны театры, музеи, выставки, благотворительность и прочее. Всё то, чем занимают свою и так праздную жизнь богатые и бестолковые.

— Надеюсь, что меня нет во второй категории, как и ваших родителей, потому что к первой нас отнести ещё можно, — ну надо же, кто бы мог подумать: вопрос денег его задел. Типичный мужлан, измеряющий всё кошельком…

— Ага, конечно… Именно поэтому отец вернул вам долг, а я просто зашла выпить кофе и узнать о вакансиях, — голос сочится ядовитой иронией, и я вдруг понимаю: чем адекватнее и спокойнее говорит со мной Рамирес, тем больше я выхожу из себя. — Я, конечно, не хочу знать цифры на вашем счету, но мои родители, несмотря на известность папы на политической арене, не были сказочно богаты. С учётом того, что я выплачиваю сумму своей работой на «Сомбру», даже соответствие дресс-коду на этих ваших мероприятиях я слабо представляю.

— Ох уж это ваше завуалированное женское: «Мне нечего надеть»… — мне кажется, или Рамирес спрятал улыбку, откровенно забавляясь над моими аргументами?

— Именно, — ощущая, как от вновь подкатывающего бешенства алеют скулы, я сжимаю кулаки под столом. — Меня действительно волнует то, как я буду после окончания рабочего дня у вас петь где-нибудь в метрополитене, чтобы хоть как-то оплачивать себе ужин, налоги и прочее… А вы мне про всякие встречи.

— Ну вот. А говорите, что не интересуетесь искусством, — вы ещё и, оказывается, поёте, Джейн. Вдобавок к имеющимся талантам спасать компании от исков и убивать людей, — внутри всё обрывается, когда Рамирес вскидывает свой тяжёлый взгляд, прошивающий моё тело, как автоматная очередь. Иллюзия относительно нормального разговора — хотя был ли он нормальным? — рушится при напоминании мне главного… Боже, как же я его всё-таки ненавижу. — Но если говорить всерьёз: неужели вы действительно думаете, что я позволю главному адвокату корпорации голодать? Это не сделает мне чести.

— О, ну конечно, вы же думаете только о себе…

Тело меня предаёт, запуская дрожь в конечности, и я машинально обхватываю себя за плечи. Мне так хочется завершить этот чёртов обмен сарказмом и слишком болезненными колкостями, что я уже просто не сосредотачиваюсь на произнесённом. Одно я поняла точно — о случившемся в моей жизни этот ублюдок будет напоминать постоянно, вне зависимости от контекста…

— Каждый думает в первую очередь о себе, Джейн. Вы, право, слишком наивны порой, — Рамирес с силой захлопывает последнюю папку, мрачнея, и только в этот момент я замечаю, что в ней он ничего не подписывал. Взгляд цепляется за пару букв на обложке: «H.Ltd», но я не успеваю вникнуть в это, потому что папка под предупреждающим взглядом Смита прячется под его подмышкой.

Если бы я не была так занята собственным раздраем и постоянной напряжённой атмосферой между мной и Альваро, наверное, заметила бы то, как в его взгляде появились сосредоточенность и ярость, адресованные явно не мне или помощнику.

— Для меня это всё нелогично: платить мне зарплату, хотя я здесь, потому что должна эквивалентом своей юридической практики вернуть вам двести тысяч. Это так не работает, — шепчу я, еле унимая дрожь, и надеюсь получить хоть какие-то внятные объяснения всему происходящему.

Я должна работать на «Сомбру», но за двадцать минут непонятного словесного пинг-понга не получила никаких инструкций и указаний. Зато с лихвой позволила задеть себя во всём и снова унизить. Зачем я вообще Рамиресу на какой-то чёртовой выставке и не только?..

Мысль о том, что он окончательно сделает из меня ручного зверька, теперь ещё и живущего на подачки, не отпускает и грызёт внутри не хуже тысячи крыс.

Я снова касаюсь виска, жмурясь и пытаясь сформулировать что-то весомое, но Рамирес поднимается с места, озирая меня свысока, и бесцветно проговаривает, явно пребывая раздумьями где-то далеко:

— Это остаётся на мне, и это всё, что вам нужно знать, Джейн. А теперь мы с Энтони оставим вас одну на несколько минут. Когда я вернусь, настоятельно рекомендую остыть к этому моменту, чтобы мы смогли продолжить.

Когда дверь за ними закрывается, я обессиленно поникаю в кресле, искренне желая исчезнуть. Разум заполнен такой кашей, что совершенно не облегчает мигрень. Положив голову на руки, я закрываю уставшие глаза и медленно считаю до ста, надеясь как-то разобраться в хаосе прошедшей беседы.

Не знаю, на какой именно цифре бесшумно зашла секретарь, но когда я поднимаю голову обратно, досчитав до конца, обнаруживаю стоящий перед собой стакан с водой и таблетку на белоснежной салфетке.

И вдобавок к вспышке новой боли меня настигает озарение.

***

Медленно выпрямившись и положив ладони на стол, — наверняка оставлю отпечатки, как свидетельство своего волнения, — я, не двигаясь, сверлю остекленевшим взглядом маленький белый овал.

В голове всплывают обрывки разговоров с Кейт сегодня и Рамиресом на складе, и осознание того, что он всё-таки заметил моё плохое самочувствие, проявив своеобразную заботу, уходит на второй план.

«Я знал Эдварда, и достаточно давно…»

«Мефенамовая кислота, Джейн…»

«Эдвард Ричардс должен был мне двести тысяч. Просил для своей любимой дочери, кажется…»

Нет. Не может быть.

Вскакиваю с места так резко, что кресло падает, и тут же оборачиваюсь на звук вновь открываемой двери. Волосы хлещут по лицу, и я дышу так прерывисто, так тяжело, будто бежала не один километр.

Рамирес заходит обратно в кабинет, держа в руке смартфон, в который углубился, и не сразу замечает мой вид и состояние.

Ярость настолько плотно застилает глаза, что не даёт нормально всё проанализировать, и вся комната сужается лишь до одной персоны. Я ступаю на шаг вперёд, мечтая вонзить шпильку не в ковролин, а в глаз Альваро:

— Это ты…

Он недоуменно приподнимает брови, лениво убирая телефон в карман.

— Что, недостаточно дал вам времени, чтобы прийти в себя?

— Это ты убил моего отца! — выкрикиваю я в запале, делая ещё один шаг и сжимая костяшки до хруста. — Ты отравил его!