Легко ли быть человеком. Сказки для взрослых - Людмила Кузнецова-Логинова

Теперь каждый уже от себя что-то в рассказ лошади добавляет, так что сказ о чудо-городе оброс такими деталями, подробностями и небылицами, что первоначальный вариант изменился до неузнаваемости, и сам изначальный рассказчик не поверил бы, что это он поведал. Сидящие в телеге предвкушали найти в чудо-городе то, о чем каждому мечталось, а потому ехали до того погруженные в свои мысли, что на жалобы (теснота и утомительность пути) времени не находилось. Голова была забита выискиванием новых райских услад, которые непременно будут когда-нибудь присутствовать в их жизни в сказочном городе, а потому все окружающее воспринималось как временное и преходящее. Ну, а коль так, то что зря ныть и канючить? Будущее впереди, и оно прекрасно, что же понапрасну расстраиваться и себя мучить? Терпение, терпение и еще раз терпение…

Что касается лошади, то она уже забыла и считать, сколько закатов и рассветов встретила в дороге и скольких несчастных тащит в своей телеге. Натужно переставляя ноги, она плелась вперед, не замечая и не чувствуя ничего от безумной усталости, но остановиться или высадить кого-то, а может, просто не брать следующего бедолагу и мысли не допускала. Такой уж у нее крест – тащить в лучшую жизнь всех, кому холодно и голодно, кого бьют и мучат, кто на грани жизни и смерти. И уже стали привычными насмешки встречных благополучных людей и животных.

– Вы поглядите только, ну не дура ли эта лошадь? Еле сама плетется, а в телеге тащит видимо-невидимо. Одна бы уже как далеко была! И не устала бы смертельно, а то вовсе одер, а не животное, хоть сейчас на скотобойню, да от такой дохлой клячи толку и там не будет. Кому старые мослы нужны? Сдохнет, точно сдохнет в дороге, и поделом ей. Если головы нет, свою не приставишь, а уж коль Бог ума не дал, взять его негде. Дурой родилась, дурой и помрет.

И хохотали, хохотали, тыкая в нее пальцами, взрослые и дети, кошки, собаки, лесное зверье. Но лошадь и ее седоки на эти издевки внимания не обращали. Что им за дело до зевак да ротозеев? Сложилось все у них, вот и хорошо, вот и славно. Очень все за них рады. А что горе да беду понять не хотят и в такое не верят, то дай им Бог никогда подобного и не знать. Жизнь, которая досталась путникам, они и врагу не пожелают, не то что дурацким насмешникам. А то, что своя рубашка ближе к телу, это всем ясно, тут и спорить, и обижаться грех. Закон жизни, что поделаешь!

За время дороги лошадь стала не только терпеливее и терпимее к другим, но и мудрее. Потому-то она и не сердилась на тех, кто называл ее полной дурой и смеялся над ней: у них свое понимание жизни, свои пути и тропы, у нее свои. По-иному она жить не могла и не хотела. Беды и горе других были и ее бедами и горем – пройти мимо совершенно невозможно. Да и создал ее Господь делать трудную работу и таскать тяжести. Сетовать и плакаться не имело смысла. Кто-то же эту самую работу должен был делать, как и то, что кто-то же должен был жить, помогая другим? И если этот кто-то она, лошадь, то что здесь роптать? Ведь страшнее ничего нет, чем пройти мимо или обойти стороной те пути-дороги, которые наметил нам Бог, чтобы в итоге нашей жизни на земле себя спасти, спасти свое Божественное начало.

Так думала наша ставшая мудрой лошадь, пока шагала по нескончаемой дороге и тащила свою полным-полнехонькую телегу, не обращая внимания на все, что происходило по сторонам. И ее терпение было награждено. Повернув очередной раз, лошадь и все сидевшие сзади увидели перед собой переливающийся в золотых лучах солнца удивительный город за огромными массивными каменными стенами и коваными непробиваемыми воротами. Вдоль этих стен тянулся глубокий ров, заполненный до краев водой, что не позволяло подойти близко к воротам и делало невозможным доступ ко всему, что было за ними. Подъемный мост мог бы решить проблему, и, по всему, так и было на самом деле.

Как все догадались сразу, это и был заветный чудо-город. Они все же его нашли. Лошадь радостно бросилась вперед, но неожиданно путь ей преградила возбужденно галдящая толпа.

– Куда прешься, сермяга? Разве не видишь, какая тут прорва народа? Встань в очередь, деревенщина!

Оглядевшись, лошадь увидела кучу народа и всякой живой твари. И все это кричало, ссорилось, толкалось и пробивалось вперед. Лошадь покорно встала со своей телегой в очередную, кажущуюся нескончаемой вереницу.

Но и тут со всех сторон послышались насмешки:

– Ну, видели ли вы где-нибудь подобных дур? Мало того, что сама еле тащится, она еще и телегу полнехонькую таких же оборванцев за собой прет. И ведь поди ж ты, тоже хочет в чудо-город попасть, а того не знает, морда неумытая, что в чудо-город не всех пускают. Сколько стоящих в очереди зря здесь парятся! И более достойных, чем эта кляча, в город не пропустят, а уж этих оборванцев и подавно. Напрасно приперлись, поворачивайте обратно, пока поганой метлой вас не погнали.

Лошадь и ее седоки молчали, не ввязываясь в перепалку, и готовы были стоять бесконечно. Никто не пикнул и не нарушил молчания ни единым звуком. Казалось, они выпали из реальности, стали глухими и немыми, а заодно и незрячими, потому что не обращали ни малейшего внимания на стоявшие перед ними хохочущие, кривляющиеся лица и морды. И сколько так вот они могли выдержать, одному Богу было известно.

И вдруг ворота города открылись, вышли какие-то люди, тут же был перекинут мост, и толпа к нему двинулась. Лошадь приготовилась терпеливо ждать своей очереди, но толпа быстро редела. Группа стражников, задав каждому один-два вопроса, качала головами, отказываясь пропустить за ворота. Наши скитальцы совсем сникли. На их глазах ни один из стоявших впереди не получил согласия на вход. Уж если эти благополучные люди и звери не были достойны находиться в чудо-городе, то натруженную-перетруженную лошадь с телегой, битком набитой горемыками и бедолагами, и вовсе не пропустят. Вздохнув тяжко, лошадь со своими седоками приблизилась к сторожевой заставе.

Понуро опустив голову, чуть потряхивая гривой, она встала перед стражниками как вкопанная, едва-едва дыша от усталости, измученности и полного упадка всех жизненных сил. От изумления стражники потеряли дар речи. Несколько минут стояла мертвая тишина, в течение которой пристальные глаза стражников въедались в каждую деталь, в каждую черту стоявшей перед ними группы, и вдруг они раздвинули алебарды и коротко сказали одно слово:

– Проходи!

Что тут началось! Те, кому был дан отказ, орали, свистели, топали ногами и возмущались, возмущались… Почему, ну почему всем в очереди поголовно отказали, а эту дрань и рвань вместе с дурой лошадью пропускают? Где же справедливость?

Шагнув дрожащими от волнения ногами в каком-то сплошном помрачении ума на мост, ведущий к открытым для нее и тех, кого везла, вратам, лошадь скосила в сторону глаза и увидела разом и беснующуюся в возмущении толпу, и стражников, один из которых властно поднял руку, призывая к тишине. Крики чудесным образом прекратились, и идущие к своей мечте – чудо-городу, не помнящие себя от счастья вчерашние бедолаги и несчастники во главе с лошадью услышали: