Голубиная книга 2 - Ирина Боброва

— Думаешь, Старшой?! — хором спросили крайние головы. — Какое дело?

— Не знаю, но нутром чую, что противное нашей натуре.

Старшой, подлетая к терему, высматривал место для посадки, и на минуту потерял бдительность. Озорник не преминул этим воспользоваться и учинить шалость. Он перехватил управление телом, и спикировал точнёхонько в центр большой бурой лужи.

Вавила, царь — батюшка Лукоморский, тоже утренним теплом не брезговал, шёл по двору, жмурился, едва не мурлыкал, нежась в утреннем свете. Расслабился, разомлел, и тут — на тебе! — холодной жижей из лужи с ног до головы окатили. Продрал глаза, и видит: змей Горыныч приземлился, крыльями коротко взмахивает, регулируя скорость, а задние лапы в землю упёр, и тормозит.

— Да пошто ты змей этакий, кажон раз в грязь приземляешься? Неужто момента не чувствуешь? И ведь стоит мне мимо этой лужи пройти, как вон он ты, нарисовался! — Выругался царь Вавила, отскакивая в сторону. — Рубаху новую вот спортил, — проворчал он, стряхивая комья грязи с вышитых золотом петухов. — И ведь знал, что добра от тебя не жди, всё равно пакость организуешь, а нет же…

— Сам звал и ругаешься, — обиделась левая голова змея.

— Тормозной путь у нас длинный. И потом, оно для тебя лужа, а для нас так, мелкая выемка на тверди земной, — сказал правая голова.

— Третий раз мы тебя из этой лужи грязью окатываем, а тебе всё резона нет засыпать её! — поддержала крайние головы средняя. — Говори, зачем звал!

Вавила рубаху отряхнул, корону из грязи выудил, но надевать не стал. Повертел в руках, повздыхал, лысину почесал, да и говорит:

— Я вот тут думаю оживить контакты с иноземными державами…

— Понятно, а мы причём?

— Не перебивай, сперва выслушай. Мне чем — то увлечь иноземцев надобно, чтобы они захотели свои хранцузские, аглицкие да прочие ремёсла на земле Лукоморской развивать и прибыль с этих ремёсел иметь. Али галантерею какую штоб устроили в Городище, или другую торговлю обозначили.

— Понятно, да не очень, — озадаченно прорычал Горыныч. — Неужто мнится тебе, царь — батюшка, что мы в той галантереи вышивкой займёмся?

— Да можешь ты хоть раз выслушать меня, не перебивая вопросами? — Рассердился Вавила. — Вот у тебя сколько глоток? Три. А у меня одна. И как, спрашивается, тебя переговорить могу? Только по твоему добровольному внимательному отношению к собеседнику. Так вот, народ из Лукоморья по разным странам — городам разъезжается, а мне обратный процесс организовать требуется. А чтоб охота к нам ехать появилась, диковины нужны и достопримечательности разные. — Вавила взмахнул руками, потом развёл их в стороны — не то приглашая змея окрестности осмотреть, не то сетуя на скудость лукоморской архитектуры и ландшафта. — Не, вот ты посмотри, ну что у нас диковинного может быть?

— Эт ты здря, царь — батюшка! — Воскликнула левая голова змея Горыныча.

— Замечу, что некоторые достопримечательности в Лукоморье всё же имеются, — добавила правая.

— Вы б помолчали, — подозревая, куда клонит царь, прикрикнула средняя голова змея.

— Старшой, ты чего? — удивились крайние головы.

— А того, что царь наш сейчас скажет: вот лес буреломный — уже диковина. Так, царь?

— Так, — усмехнулся Вавила, поддёрнув порты и заложив большие пальцы рук за пояс.

— А потом как бы между делом добавит: а, например, в аккурат за лесом буреломным хрустальный замок — чем не диковина? Так, царь — батюшка?

— Так! — согласился Вавила и рассмеялся.

— А в замке том, на башне, змей о трёх головах сидит, то вообще чудо дефицитное! А уж как огнём плюнет, так иноземцы в штаны со страху накладут и побегут остальным рассказывать, как в Лукоморье интересно всё устроено. Я правильно подозреваю?

— Правильно… — ответил царь — батюшка и расхохотался так, что живот ходуном заходил. — Вот… мудрый ты… ха — ха — ха… куда мудрее многих бояр будешь! Пойдёшь в думу боярскую? А что? Давай! Я тебя сразу там главным назначу. Будешь головой боярской думы. А что? Одна голова — хорошо, а тут цельных три!

— Да уж нет! — хором вскричали змеиные головы. — Мы уж лучше экспонатом на башне посидим! — И змей, пустив шесть струй пара из носов, взлетел, даже не попрощавшись.

— Ну, что я тебе насоветовал? А ты сумлевался, не знал, как разговор составить, ибо неуверенность испытывал. А почему? Да потому что змея не знаешь так хорошо, как я знаю. А мне чего бы змея не знать, ежели он мне почти что сын? Я с самого его рождения ежедневные подробности из жизни змеевой выслушивал, ибо деваться некуда было.

— Да, Домовик, умён ты, и советы мудрые даёшь, — ответил Вавила пристроившемуся на заборе домовому. — А, может, ты главным боярином в думу боярскую пойдёшь? Как сам насоветовал змею предложить?

— Спасибо, обойдусь, — проворчал Домовик и тут же с забора пропал, будто и не было его вовсе.

— Ишь ты, сгинул, советчик! — вскликнул царь, захохотав пуще прежнего.

Настроение у Вавилы поднялось, с одной достопримечательностью разобрался. Хотя, правды ради, надо добавить, что без совета домового вряд ли бы удалось так быстро уломать Горыныча.

— Так, что ещё имеется? — Сам себя спросил царь, возвращаясь в царский терем. — Выход из Пекельного царства, много лет назад задраенный лично мной, чтобы нечисть адова на землю лукоморскую не лезла — раз!.. — Он загнул большой палец на правой руке. — А наискосок от него изба Бури яги с ноги на ногу переминается — два!.. — Загнул указательный. — Буре яге голову с плеч снёс старший сынок мой, Власий, с тех пор изба пустует. Как достопримечательность сойдёт. Давно в ту избу и носа никто не совал, и правильно — нечего человеку делать там, где сила нечистая обитала, дела свои тёмные творила! Да, чуть не забыл ещё одну достопримечательность — дом младшей дочки, Еленушки — три! — Хотел царь средний палец загнуть, да не успел.

— Последнюю диковину можешь вычеркнуть, — послышалось с крыши сарая.

Царь голову поднял и не удивился, увидев Домовика. Не утерпел тот, влез с советом. Но Вавила не сердился, хоть домовой чинов никогда не соблюдал, и никому не кланялся, зато советы всегда давал мудрые.

— Говори, Домовик, что не так? Еленушка, ещё когда в девках была, всё Городище тягой к заморским диковинкам и модам иностранным удивляла. И сарафаны у неё со шлейфой, и платья подолами на обручи натянуты, и юбок по десятку зараз носила. А уж как замуж вышла, так в такие крайности кинулась, что ни в сказке сказать, ни пером описать! А всё с попустительства её супруга, воеводы