Сердце в опилках - Владимир Кулаков

— Внук? — участливо спросила женщина.

Захарыч отрицательно покачал головой. Помолчал. Подумал. И хрипло, сообщил: — Сын…

Женщина с недоверием и удивлением посмотрела на странного человека, явно не первой молодости.

— Сын! — уверенно повторил Захарыч. Накопившиеся слезы синевой сверкнули из его старческих глаз. Они текли по его дряблым плохо выбритым щекам и он размазывал их по лицу своим крепким мужицким кулаком.

— Знаешь на что душа человеческая опирается, сестричка? — по-фронтовому назвал он растерявшуюся медработницу. — На любовь!.. На ней-то, грешной, весь мир, и все мы, дочка, — держимся!..

…Пашка с Валентиной взялись за руки, посмотрели друг другу в глаза, улыбнулись, и оттолкнулись от скалы. Они парили над огнями спящего незнакомого города, лежащего на равнине. Прозрачный воздух приятно холодил щёки, высота кружила голову. Её волосы каштановой кометой развивались за спиной, серо-зелёные глаза по кошачьи щурились от удовольствия.

Валя! Как она сейчас была доступна, близка и желанна!..

Павлик сделал лёгкое движение рукой. От восходящего воздушного потока его развернуло к ней лицом. Он нежно обнял её, она не сопротивлялась. И теперь они, прижавшись друг к другу, продолжали парить над землёй. С трепещущим сердцем Павел поцеловал Валентину…

— Эй, циркач! Ты чего это руками размахался? Физзарядку делаешь или может кого обнимаешь? — сосед по палате, весёлый мужик, который по пьянке грохнулся с крыши на даче, стучал костылями у приоткрытого окна. — А я вот решил наши апартаменты проветрить…

Пашка присел на кровати, всё ещё находясь в плену чудесного сновидения. Он постепенно приходил в себя, спускаясь «из поднебесья» на грешную линолеумную землю больничной палаты. Настроение было неопределённым: ни хорошо, ни плохо. За окном погода, видимо, тоже не определилась.

— Нога и таз ломят — к дождю! — сосед, глядя в окно, попытался сделать прогноз на наступивший день. — Или к солнцу! — и весело заржал, радуясь собственной шутке. — Пойду покурю, втихую, в сортире. Если придёт обход, я — в душевой, о'кей? — сосед, как раненый Буцефал, грохоча деревяшками старых костылей без резиновых наконечников, поскакал в туалет «убивать лошадей».

Пашка попробовал немного покрутить из стороны в сторону корпус, делая что-то похожее на зарядку. На самом деле проверил: насколько он в порядке. Первые дни пришлось спать полусидя. Рёбра нещадно болели. Корсет, который «смастерил» хирург, мешал толком вдохнуть. Остальное вроде было в порядке.

В дверной проём палаты просунулась взлохмаченная голова Захарыча. Иней неумолимого времени густо осыпал его некогда чернявую голову, оставив местами островки тёмных прядей. Выходец из потомственных донских казаков, в своё время, Никита Стрельцов был видным кавалером.

— Па-аш! Привет! — Захарыч, как-то боком, с опаской, оглядываясь на не занятые койки шестиместной палаты хирургического отделения, вошёл в помещение. — Чёй-то никого? Ещё позавчера тут был аншлаг…

— Да вы тут всех распугали! — больной попытался улыбнуться. — Элик с пацанами тут столько шуму наделал, все сразу выздоровели! — Пашка вспомнил вчерашний визит своих джигитов. — Эльбрус обещал «всэх зарэзать!», если меня будут плохо лечить.

— Этот может! — Захарыч тоже заулыбался, представив себе вчерашнюю картину в исполнении шумного Элика. Если тот начинал «кавказский спектакль», то играл весьма убедительно…

— Тут не держат особо — день-два и на выписку. Остаются только «тяжёлые». Так что, Захарыч, мы тут пока вдвоём кукуем. «Коллега» в душе… Курит. Рад тебя видеть, привет! — Пашка осторожно протянул руку своему наставнику.

— Ну и пусть дымит, на здоровье! — сострил Стрельцов. — Ты-то как? На-ка вот, апельсинчиков, в них, говорят, витамины. — Захарыч, в белом халате, как здоровенная суетливая наседка, торопливо поправил сползшее одеяло, подоткнул его под ноги своего подопечного и развернул кулёк, рассыпав по кровати оранжевые плоды далёкой страны.

— Да откуда в них витамины возьмутся, — они ж импортные! — Пашка не упустил случая попикироваться со своим наставником, чтобы хоть как-то скрыть своё смущение от его трогательной заботы.

Захарыч не принял вызов или не заметил:

— Да ты ешь, ешь, витамины найдутся! Главное, что твой лечащий врач мне в который раз говорит — у тебя ничего страшного. Рентген показал только трещины в рёбрах и сильный ушиб. А так всё цело: и лёгкие и пищевод. — Захарыч перекрестился — Ну и слава Богу!..

Пашка изумился:

— Захарыч, ты чего это, в бога веришь?

— Поверишь тут… Ладно, не твоё дело! — буркнул старый берейтор и, смущаясь, продолжил:

— Повезло тебе, Пашка, ей-богу, повезло! «Янтарь» тебя не на излёте ударил — тогда бы точно — хана. Он тебя скорее отпихнул, ты у него прямо на задних ногах «висел». Лошадь, взбрыкивая, на излёте копыт волка убивает. А были случаи и медведя — во какая силища в них! — Захарыч, с придыханием, выразил восхищение этими животными, которым отдал всю свою жизнь без остатка.

— Так что, Павлуха, ещё немного и заберу тебя отсюда домой. Нечего тут этим воздухом дышать! Конюшенный дух тебя враз поставит на…, хм, «копыта»! Ну, мне пора, а то там «дитя» без глазу. Да, кстати, тебе от Крали привет!

Пашка хмыкнул, от кольнувшей боли прижал руки к корсету и сделал нерешительное движение «спросить-не спросить». И всё же, пересилив себя, с робкой надеждой, тихо спросил:

— И всё?..

— Ах, да, чуть не забыл! — Стрельцов сделал лицо заговорщика — от Валентины тебе тоже привет! Ждёт твоего возвращения…

Самое главное Захарыч придержал напоследок. Он испарился, как добрый безбородый старик Хоттабыч, исполняющий самые заветные желания, оставив после себя в палате стойкий запах лошадей и цирка.

Пашка, улыбаясь, сидел на кровати и смотрел в потолок. За окном, разрывая пелену туч, выглянуло осеннее солнце…

Захарыч стоял перед доской авизо и чуть ли не скрипел зубами. Там висел свежий приказ о строгом выговоре Захарычу и Пашке с лишением всех премий и надбавок за очередное нарушение норм техники безопасности. Ставился вопрос об увольнении Пашки Жарких после его излечения.

— Привет, Никита Захарович! Читаешь? Читай, читай! — Послышался знакомый баритон. Сзади подошёл инспектор манежа Александр Анатольевич. — Вы мне со своими «трюками» вот где сидите! — «А.А» резанул ребром ладони себе по горлу. — Легче повеситься, чем с вами…

Захарыч не дал тому договорить:

— Ты что творишь! Парень сделал свою работу, лошадь спас! Не испугался. Другой бы плюнул, а этот жизнью рисковал! — сказал Захарыч, стиснув зубы, чтобы не сорваться на крик.

— Вот именно! Кто бы отвечал, если бы этот пацан погиб, кто? Молчишь! Я добьюсь, чтобы его вообще уволили. Таким не место в цирке! — строгим начальническим тоном подвёл итог разговору инспектор манежа.