Командировка в лето - Дмитрий Лекух

— А как же проблема маленького человека, Дим?

Князь хмыкнул в ответ, остро глянул поверх очков:

— Вот пусть ее маленькие человеки и решают. А мне-то до нее какое дело? Я-то — большой, и у меня, знаешь ли, своих проблем достаточно… Выше крыши. Голова скоро станет красная, как огнетушитель, от боли. Ношусь, понимаешь, как в жопу заведенный… А тут еще этот… маленький… со своими вечными проблемами… типа, как у меня, большого, что-нибудь скоммуниздить из того, что не приколочено… Не-е-ет, господа-товарищи. Хватит. Нарешались уже их проблем на свою голову.

Потом помолчал и добавил уже совершенно другим тоном:

— Против водки, надеюсь, никто не возражает? Я сам предпочитаю «Гжелку», уж простите за некоторое плебейство, но она здесь и вправду неплохая.

Против «Гжелки» возражения, и то довольно робкие, нашлись только у Ларина. Он уже давно понял, к чему все идет и, решив оттянуть момент потери чувства реальности, стыдливо заметил, что где-то читал: под настоящую кавказскую кухню вроде бы полагается пить настоящее грузинское вино.

После чего был примерно жестоко отчитан Князем.

Обидно, блин…

— Знаешь, Глеб, — Князь витийствовал легко, свободно жестикулируя зажатой меж тонких сильных пальцев сигаретой, — ты меня постоянно удивляешь. Вроде бы умный человек, а читаешь всякое говно. Тьфу, аж противно. Да будет тебе известно, настоящая кавказская кухня — штука довольно жирная и острая, сдобренная пресной мамалыгой и такими же пресными лепешками, и вином такой пожар погасить… э-э-э… затруднительно. Особенно для наших российских желудков. Даже в Грузии, где настоящий культ вина, его пьют по-другому и под другую закуску: нежирное, лучше всего копченое и порезанное тонкими ломтиками мясо, сыр, пресные лепешки, зелень, фрукты. И под длинные, мудрые тосты, под долгие песни. А попробуй-ка ты пить вино под хинкали. Да у тебя уже вторая хинкалина комом встанет! Или под настоящий, жирный чанахи, да под то же правильно сваренное харчо. Про хашлому я вообще лучше промолчу. Поэтому на Кавказе — особенно в холодное, по их меркам, разумеется, время года — пьют водку. Или свою, виноградную чачу, или нашу родную, пшеничную. В которой вполне разбираются. Не хуже русских помещиков. Вот такая вот фигня, уважаемый. Хреновые ты книги читаешь, право слово. Лучше Искандера почитай — вот кто велик…

Глеб пристыжено молчал.

Что-то такое он, в принципе, и предполагал, — доводилось сиживать за кавказским столом, доводилось.

Только ему почему-то казалось, что водку пьют эти ребята больше из вежливости, чтобы не обидеть русского гостя.

А оно эвон как получается…

Стыдно, батенька…

Но Князь к тому времени, как он сообразил, что ответить, кажется, забыл про него. Потому как к столу летел уже не один, а аж трое официантов, сгибающихся под тяжестью уставленных снедью подносов.

И понеслась.

Сыр простой.

Сыр жареный.

Сыр копченый.

Острые грузинские соленья.

Волшебный в своей неповторимости аджапсандал.

Баклажаны с чесноком.

Баклажаны с орехом.

Исходящее немыслимым духом горячее красное лобио.

Одуряюще пахнущие настоящие грунтовые — не тепличные! — овощи, синий кавказский базилик, хрустящие на зубах побеги кинзы и петрушки, острые, похожие на тонкие клинки молодые стебли зеленого лука и чеснока с нежными белыми головками.

Маленькие, чуть больше чайных чашек, мисочки с густым, на крутом бараньем бульоне сваренным шулюмом.

Долма.

Потрошки по-каракалпакски.

Истекающие горячим мясным духом хинкали.

Истекающая ледяной слезой водка в хрустальных графинчиках (когда один из халдеев попытался водрузить на стол бутылку, Князь глянул на него так, что бедолага чуть сквозь землю не провалился).

И, наконец, венец творенья — мясо.

Не какой-нибудь банальный шашлык, а настоящая парная шейка, промаринованная в собственном соку с луком и чуть-чуть обжаренная на душистом живом огне.

И — тосты, тосты, тосты.

За тех, кого сейчас с нами нет.

За тех, кто скоро обязательно будет с нами.

За тех, кого с нами уже никогда не будет, — молча, тихо, играя желваками и не чокаясь…

За старых и новых друзей.

За встречу.

За знакомство.

За землю, на которой сидим.

Дальше Глеб уже ничего не помнил…

Только — смутно! — как грузились в минивэн, как искал забытые сигареты, как долго и неуклюже пытался попасть ключом в замочную скважину двери номера.

Вроде бы, горничная помогла.

Тьфу, стыдоба-то какая…

Когда он очнулся, за окнами было уже по-настоящему темно. Голова, на удивление, болела не очень сильно, но, тем не менее, подумать о поправке здоровья следовало незамедлительно.

Добрался до телефона, набрал номер Художника.

Тишина.

Чего и следовало ожидать.

Надо было тащиться в лобби-бар, скорее всего — там заседают.

Если не уехали куда.

Глеб застонал, но заставил себя доползти до ванной комнаты, где поплескал в помятое лицо холодной водой.

Потом натянул на себя свитер, влез в кроссовки и решительно вышел из номера.

Вроде полегчало.

Или просто чудится?

До лобби нужно было плестись аж через два коридора, и он решил проделать путь по улице.

Там вроде посвежее.

У выхода на диванчике читал газетку молодцеватый охранник в аккуратной черной форме.

Да.

Сурово тут у них.

Не забалуешь.

Глеб сначала решительно пошел мимо, потом остановился.

— Привет! Моих не видел?

Охранник отложил в сторону газету, поднялся, одернул робу.

— Добрый вечер, господин Ларин. Дмитрий Александрович, господин Корн и один из ваших — в баре «Панорама» на последнем этаже третьего корпуса. Еще один ваш сотрудник, здоровый такой, волосатый, уехал в город с Игорем. Если вам нужно, могу с ними связаться…

Глеб только рукой махнул.

Не фига себе, как у них тут служба поставлена.

— Да ладно, пусть отдыхают… А как до этой «Панорамы» добраться?

Охранник пожал плечами, подошел к стеклянной двери, открыл, поманил Глеба рукой:

— Вот, смотрите: идете по этой дорожке до высотки, видите ее?

— Вижу…

— Там поднимаетесь на последний этаж на лифте. В лифте рядом с кнопкой табличка: бар «Панорама». Не заблудитесь?