Тени черного пламени - Алексей Колентьев

Снова вступил Гуревич:

– А кто скажет, что впереди все нормально? Я раньше ходил, поворачивали с полдороги, и ничего особенного, доходили же.

Спорить было даже неинтересно. Настолько мощный аргумент был у меня в виде стухшего природного явления.

– Допустим, сержант. А такая хрень тоже была?

Тот только сокрушенно мотнул головой, мои вопросы смущали альфовца своей неразрешимостью, однако он упорно стоял на своем:

– Позади нет сияния, есть шанс, что все осталось как было.

– Есть, не спорю. Но как далеко от того места, где мы сейчас сидим, а?

Парень попытался прокрутить ситуацию, и снова на его лице появилось выражение досады, и он таки сдался.

– А вы что предлагаете? Как идти вперед, если там была эта штука? Что там сейчас?!

– То же самое, что и позади: фиг его знает что! Мы сейчас как крот в узкой трубе: вперед боязно, а назад жопа не пускает. Есть у меня одна идея, как пройти. Но прошу остальных мне подыгрывать. Так и так другого варианта нет. Как только появится наш хворый проводник, все делаем вид, что ничего не произошло.

Общие сомнения выразил молчавший до сих пор Петря. Более всего к нему подходит выражение «средний», настолько он был обыкновенный и ничем не примечательный парень лет двадцати.

Спокойным, слегка в нос, голосом он поинтересовался:

– Это чего, псих нас поведет?

Ропот усилился. Гуревич совсем было хотел что-то вставить, но я поднял руки и снова принялся убеждать:

– Я уже видел такое раньше. Псих-то он псих, но ведь не дурак же. Его сознание ищет повод вычеркнуть страшное из памяти. Природа нам теперь в помощь, давайте ей подсобим. Вы что, серьезно думаете, что до этого момента он вас по дороге вел?! А вот хрен-то там! Повторяю опять: подыграйте, и Сеня поведет караван как обычно.

Хорошо, что в памяти обозников все еще был жив эпизод со сфинксами, а про идею наобум слышал только Гуревич. Но в такой безнадеге любой намек на удачу расценивается как стопроцентный верняк. Поэтому мои слова были встречены дружным, сначала недоверчивым, но все же одобрительным ропотом. Это был шанс, и я, уговорив остальных не расходиться, пошел на второй этаж. Фельдшер Галя хлопотала возле одного из раненых, бинтуя тому простреленную и кривовато заштопанную грудь. Когда я вошел, девушка уже заканчивала и, увидев, кто пришел, вопросительно посмотрела в мою сторону:

– Что случилось, кто-то ранен?!

– Все нормально, доктор. Я спросить хочу, как там наш Семен?

Галя неопределенно пожала плечами, указав на лежащего лицом к стене проводника. Тот сейчас спал, плечи его подергивались, будто он всхлипывал во сне.

– Истерика прошла, но стоит ему увидеть тот свет от зарева, как все по новой.

– Зарева больше нет, все успокоилось.

На бледном, осунувшемся лице фельдшерицы промелькнула тень улыбки. Она, бегло окинув взглядом своих подопечных, быстро выбежала на лестничную клетку и побежала наверх. Про себя я отметил, что даже от радости убежала недалеко, помня про тех, за кем так самоотверженно ухаживает.

Я же подошел к месту, где лежал Семен, и, потормошив его, сказал будничным голосом:

– Сеня! Вставай, скоро выдвигаемся.

Проводник дернулся как от удара и, подскочив на месте, тут же уселся на матрасе. В глазах его бродила тень безумия вперемешку со сном.

– Чего?..

– Дрыхнуть, говорю, хватит, выступать скоро. Гурей приказал будить тебя. Почти сутки дрыхнешь.

Выражение лица проводника сменилось с растерянного на недоуменное. Он робко поднялся с матраса и, привычно лапнув карман штанов, достал оттуда плоскую флягу с затейливым рисунком, изображавшим здоровенного омара. Свинтив крышку, он опрокинул ее в себя. Но, тут же разочарованно отстранившись, встряхнул емкость, фляга была пуста. Еще бы ей не быть, ибо я перелил ее содержимое в пластиковый бутылек из-под какого-то лекарства, выпрошенный у фельдшерицы.

– Я что, выпил всю заначку?! Да как оно?!

– Само собой, выпил. Как только пришли, выжрал все и ну по дому носиться, песни орать…

Буря эмоций сменялась на лице проводника: от недоумения и стыда до неподдельного горя. Я лишь похлопал Семена по плечу и, поднявшись, указал ему на выход:

– Ну, чего остальным-то сказать? Выходим или как?..

Сама идея убедить подвинувшегося умом человека в том, что сияние ему привиделось, это жестоко. Однако тут, в Зоне, у каждого есть свой талант. По тому, как мы шли до этого момента, я понял, что Семен на самом деле дороги не знает, он ее чувствует. Страх, потрясение – все это нарушило хрупкий баланс его восприятия, и вот получите, распишитесь. Он сам хочет все забыть, вернуться к уже привычному чувству дороги, которая стала его смыслом жизни. Его Счастьем. Проводник вел людей, находил путь там, где его, может быть, и не было вовсе.

– А пока я бегал… пока я спал то есть… ничего странного не происходило?

– Сфинксы заглядывали на огонек, но это сейчас не актуально, их больше нет. Ребята поохотились. Они дурные были, мы легко справились, ты даже не проснулся.

И снова лицо проводника исказилось в гримасе отчаянья. Я было испугался, что перегнул палку, но нет. Повод был теперь совсем иным.

– Ой, так растак! Ты знаешь, сколько за когти этих мохначей на Кордоне дают?! Я ж состояние проспал!.. Не… больше не пью на привале. Но, бля, же как так?!

Он решительно поднялся с матраса и, уже не глядя на меня, вышел из комнаты, гремя ботами по лестнице.

Оттуда я слышал его уверенный окрик:

– Стах, сука! Где мое ружье?! Выходим через полчаса, харе загорать!..

Выйти через полчаса не получилось, как бы ни подгоняли обозников воспрянувший духом Гуревич и терзаемый раскаяньем Семен. Мы с Анджеем помогали фельдшерице укладывать раненых, но девушка все время с нескрываемым удивлением поглядывала в мою строну. Примерно через час обоз вышел к границам аномалии, и я с сожалением снова вынужден был надеть шлем и маску. Затхлый резиновый привкус напомнил о том, что впереди еще несчитанные километры пути. Но было некое подспудное чувство, что на обратном пути ничего хорошего нас тоже не ждет. Тайком от остальных я передал Гале бутылку со слитой у Семена старкой и занял привычное место в хвосте колонны. Радовало лишь то обстоятельство, что «банка» с ее гнетущей атмосферой и некстати нахлынувшими видениями остается позади.

Сутки или около того мы шли вперед, почти не останавливаясь. Я так говорю оттого, что радиосвязь тут глохла и синхронизацию с закордонным сервером провести не удавалось. Даже короткая связь стала шалить так, что даже на расстоянии двух-пяти метров проще было докричаться друг до друга, чем вызвать по рации. Эфир наполнился мерным низким гудением, сквозь которое невозможно было пробиться. Радиоактивный фон остался прежним, счетчик трещал, но с течением времени и этот звук перестал напрягать. Холмы снова обступили узкую тропу, на которой едва помещались оба фургона. Стены подходили вплотную, иногда бока повозок с противным долгим скрежетом задевали какой-нибудь особо острый выступ и нам приходилось останавливаться и вручную, очень медленно проводить фургон подальше от опасного края. Светлее не стало, и черно-зеленая картинка, выдаваемая мерцающим от фоновой радиации «ночником», уже воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Иногда я отмечал, что под ногами возникают остатки бетонных плит, о выступающие решетки арматуры которых я пару раз цеплялся протектором ботинка. Ритм марша настолько затянул своей монотонностью, что лишь большим усилием воли мне удавалось не заснуть на ходу. В паре со мной снова был Анджей, но на этот раз я стал замечать, что парень непроизвольно старается держаться неподалеку, чего раньше не было. И вот когда по субъективным ощущениям прошло уже более восемнадцати часов после нашего ухода из-под колпака аномалии, караван встал. От головного фургона к нам прибежал Стах. Подойдя ко мне вплотную и жестом подозвав Джея, он заставил нас встать в круг и прислониться к головам друг друга.