Проклятие Ильича - Андрей Готлибович Шопперт

солнце уже уверенно освещало густой лиственный лес. Стояла ранняя осень, среди зелёных крон пробивалась желтизна, как седые волоски в бороде — не успеешь оглянуться, как их уже больше прочих.

Небо виднелось лишь небольшими клочками и дождя вроде не обещало. Ярко-синие пятна контрастировали с сочно-зелёными и насыщенно-жёлтыми. Этот цветовой калейдоскоп неожиданно придал сил и поднял настроение. Для ранней осени было слишком зябко, но от прохлады воздух казался пронзительно свежим. Кроме того, в лесу не воняло, и Марьяна Ильинична сначала испугалась, что вдруг потеряла обоняние, и только потом различила тонкий запах лесной почвы с оттенком палой листвы, и яркий — своего немытого тела. Желание помыться накрыло с головой.

Дукуна тем временем притормозила и воззрилась на здоровяка, а потом бесцеремонно задрала тому грязную рубаху и впечатала ладонь в живот. Тот кхекнул, ойкнул и чуть согнулся, выпучив глаза. Живот засветился, а целительница довольно кивнула.

Бугай разогнулся и внезапно ласково улыбнулся ведьме. Честное слово, лучше б он этого не делал. Не всегда от улыбки станет всем светлей, а радуга может не проснуться, а эвакуироваться в другое измерение.

— Ведьма, а коли ты в лечении так искусна, обождёшь, может, полчасика тут, я приведу к тебе нуждающихся. За плату, разумеется… — пробасил мордоворот, потирая живот. — Отпустило-то как, ей-богу — будто заново родился.

— Камни у тебя в почках, мил человек. Солёного жри поменьше, а от горькой и вовсе откажись. А что до дружков твоих — разболтают же.

— Матерью клянусь, что ни слова никто не скажет. Что ты, ведьма, уж мы-то люд разумный, понимаем, что без колдунов никуда. Видят небеса, салахи ещё возьмут над нами верх. Они-то своих колдунов не сжигают…

— Истину глаголишь, — вздохнула ведьма. — Ну, веди. Только ещё троих, не более того. Не потяну я, старая совсем стала рухлядь.

— Я потяну. Одного, — неожиданно пискляво добавил Дхок. — Но за деньги.

— Вот и славно, — пожевала губами старушка. — А тебя долечу последнего. Чтоб не баловал.

— Со всем нашим разумением! — обрадовался мордоворот и исчез в тайном лазу, из которого появились беглецы.

— Не зря ли? — обеспокоенно спросила Марьяна Ильинична. — Сначала дружков приведёт лечиться, а потом сдаст…

— Энтот? Не сдаст. Разбойник же. Энто люди с понятиями и должным к закону презрением. Знают они, что законы пишутся исключительно для того, чтоб достойному человеку было чем зад подтереть. Как ни глянь, а мытарей на костре хоть и не жгут, а до старости всё одно ни один пока не дожил. А ты молодец, девка, что огня своего не показала. Иначе б кто нас отпустил. Взяли бы тебя в оборот. Дар-то редчайший, чай, таких на весь мир осталось… хотя… кто их знает, сколько их там в Салахском эмирате.

— Так, может, нам туда направиться? — предложила Левина. — Раз там колдунов не жгут.

— Может, и туда… Привечать-то колдунов привечают, да бабы мы с тобой. Что тут колдун, что в Салахе баба — хрен редьки не слаще. Вот и думай — без какой ноги лучше жить. Я-то ладно, кому старуха сдалась. А вот тебе несладко придётся. Бабам в Салахе языки-то сразу вырезают, чтоб, знамо, не трепались лишнего.

Марьяна Ильинична от такой перспективы едва не вспыхнула самым натуральным образом. Плакали бы тогда мышами проеденный лапсердак и капор из дохлой псины. Чудом удержалась. Смотрела на ведьму дикими глазами, а та лишь горько усмехнулась:

— Дык не только язык-то вырезают, Марьянушка. Так что обождём покамест в Салах бежать. Авось и туточки умостимся на краю каком.

Дхок всё это время молчал, исподлобья глядя на спутниц. На свету синие его глаза казались фиалковыми, и длиннющие ресницы бросали на них загадочную тень.

— Давно у тебя дар открылся-то? — перевела на него взгляд старуха.

— Намедни, — коротко ответил он и замолчал, показывая, что ничего добавлять не будет.

Из лаза родились разбойники. Крупноваты они были для такого узкого пространства, но ничего, сдюжили, ни один не застрял в проходе. Предстали перед целительницей вчетвером. Здоровенный, щуплый, толстый, лысый и масляный. Последний Марьяне Ильиничне меньше всего понравился. Он прошёлся по ней таким взглядом, будто и раздел, и отымел, и товарищам на потеху отдал. И всё в нём было какое-то сальное — и взгляд, и зачёсанные назад волосы, и кафтан.

Марьяна Ильинична подавила инстинктивное желание отступить назад и спрятаться за спину ведьмы. Рука непроизвольно сжалась в поисках то ли ядра, чтоб метнуть, то ли ручки чугунной сковородки, чтоб огреть хорошенько. Такого масляного только сковородкой и лупасить — потом на ней хоть блины жарь, хоть оладушки.

Сально улыбнувшись, масляный шагнул было в сторону юной пенсионерки, но был остановлен скрипучим голосом и морщинистой рукой.

— А туточки у нас целый букет… Небось, зелёным с конца уже капает, а всё туда же. Сорок ресехов за этого, — объявила целительница.

— Совсем из ума выжила, старая? — возмущённо затряс щеками толстяк.

— Нормально, — махнул рукой масляный, не сводя глаз с Левиной. — Могу себе позволить.

Марьяна Ильинична не удержалась и фыркнула. Посмотрите, какой Казанова, может позволить, чтобы у него с конца не капало. Вот уж всем достижениям достижение.

Ядрить кадрить твою налево, Владимира Ильича на них нет!

— Ты зенки-то на неё не лупай, — кряхтя посоветовала старуха, пока лечебный свет блуждал по телу масляного. — А то проклянёт так, что на бабу и не подымется больше, токмест на овцу какую али корову. Суровая девка, хоть вид у неё и блаженный.

Пациент тут же поскучнел, расплатился без торга и больше своим липким вниманием не докучал.

— А оно, может, и не плохо, а, Себац? Овец-то вон сколько, чай, найдёшь наконец любовь всей жизни-то? — заржал вдруг щуплый, обращая на себя внимание целительницы. — Голова у меня так болит иной раз, что хоть сам к держимордам иди сдавайся. Чтоб рубанули, значит, и кончились на том мои мучения.

— Мигрени… — понятливо протянула старуха и наложила щуплому руки на виски.

Ей пришлось даже на цыпочки для этого встать, и её тело оказалось неожиданно подвижным.

— Пятьдесят ресехов, коли навсегда убирать. Тридцать — года на три.

— Хах… можно подумать, проживу я дольше, — махнул рукой щуплый. — Давай на три.

Его голова засветилась, а сквозь глаза вдруг полилось колдовское сияние, и зрелище это пробрало настолько, что больше балагурить никто не стал. Толстяка беспокоил живот, и целительница потратила на него, пожалуй, больше всего времени, но денег взяла немного. Последним вылечила мордоворота — у него засветился пах.

Что там было у лысого — Марьяна так и не поняла. От прикосновения Дхока он целиком вспыхнул, но скрючился так, будто ему ногой поддали под самое нежное место.

Старуха собрала плату, оглядела всех пятерых и сказала:

— Коли завтра решите инквизиции нас сдать, трижды подумайте. Коли нам на пятки будут церковники наступать, Ора вас проклянёт так, что нас вы не переживёте, а подыхать в таких же муках будете. Ясно вам, голубчики?

— Ой, ведьма, да что ты гоношишься, у нас и в мыслях такого не было, — фальшиво заверил масляный. — И потом, за колдуна всего пятьдесят ресехов дают, не настолько мы и нищие.

— Я предупредила, — тихо сказала старуха, и мелькнула в её взгляде такая исступленная решимость, что Марьяна Ильинична поверила в своё умение проклинать.

Событие двадцать восьмое

Все, что видим мы, видимость только одна.

Далеко от поверхности моря до дна.

Полагай несущественным явное в мире,

Ибо тайная сущность вещей не видна.

Омар Хайям

Пёстрый осенний лес шумел и нашёптывал свои тайны. Воздух был кристально- прозрачным, а холод пробирался под клятый лапсердак, но Марьяна Ильинична радовалась и ему. Дышалось легко. Молодое тело бодро шагало по лесной подстилке. Сразу чувствовалась близость города — ни коряги, ни валежник, ни хворост не мешали. Небось, на несколько километров вокруг горожане всё собрали. Шлось легко. Мешала только корзина с сухарями и сыром, отбивала бок.

Но жаловаться Левина не привыкла. Шла себе спокойно и мечтала. Искупаться. Голова зудела немилосердно, и наконец Марьяна Ильинична решилась:

— Дукуна, а вы могли бы посмотреть, отчего голова у меня так чешется?

— Могла бы, отчего нет? — старуха остановилась и внимательно посмотрела на склоненную к ней макушку. — Дак вши у тебя!

Выдав такое заключение, старуха преспокойненько двинулась дальше в лес в одном ей известном направлении.

— А лечить? — возмутилась Марьяна