Женщина справа - Валентен Мюссо

Я не стал предпринимать попытку позвонить Хэтэуэю. Объяснить по телефону такую историю, как моя, показалось мне слишком сложным. Что же я собирался ему сказать, если мне все-таки удастся с ним встретиться? И особенно, до каких пределов я намереваюсь дойти в своих поисках? Во время всего полета меня не переставали терзать сомнения. Какой смысл в моем возвращении в Лос-Анджелес? Почему я так долго ждал, чтобы предпринять попытки побольше узнать о своей матери? Что я так боялся обнаружить?

Самолет приземлился без опоздания, поэтому мне не пришлось стоять в пробках, неизбежных в часы пик – настоящее бедствие города, где насчитывается больше машин, чем жителей. Было ровно 16 часов, когда такси остановилось перед моей резиденцией в Брентвуде. По сравнению с остальными особняками на этой улице она могла показаться скромней некуда – одноэтажный крашеный деревянный дом, отделенный от улицы лужайкой с бассейном. Однако он был первым осязаемым признаком моего успеха.

Перед гаражом стоял древний «Форд Фалькон» Марисы, на котором она каждую неделю приезжала ко мне заниматься домашним хозяйством, даже когда меня не было в Калифорнии. Вот уже четыре года как мы знакомы. Мариса занимала в моей жизни место гораздо более важное, чем обычная домработница. Ко мне она относилась почти по-матерински: считая, что я слишком много работаю, она безо всякой причины беспокоилась о моем состоянии здоровья и всегда оставляла мне в морозильной камере целые горы домашней еды, которую оставалось только разогреть, чтобы я не «набивал себе желудок всякой дрянью».

Входная дверь была широко открыта. Из дома распространялся сильный запах бытовой химии. Все было безукоризненно расставлено по местам, как и всегда.

Мариса появилась в проеме кухонной двери с розовыми хозяйственными перчатками на руках и широкой улыбкой на губах.

– ¡Que sorpresa![30] Не знала, что вы приедете сегодня!

Прожив почти двадцать лет в Лос-Анджелесе, Мариса так и не смогла избавиться от своего сильного мексиканского акцента.

– Здравствуйте, Мариса. Жаль, что у меня не было времени вас предупредить. Пришлось срочно улаживать кое-какие дела… Новый сценарий…

Она осуждающе покачала головой.

– Слишком уж много вы работаете! Что же вы никогда себе каникулы-то не устроите?

От этих ее замечаний мне всегда делалось неловко. Понимает ли она, что несколько недель работы над нелепыми сценариями Катберта приносят мне больше, чем она могла бы заработать за всю жизнь?

– ¿Que hora es?[31] Вот уверена – вы в самолете ничего не скушали. Хотите есть? Могу вам что-нибудь приготовить на скорую руку…

– Спасибо, мне ничего не нужно. Как там Антонио?

У Марисы был всего один сын: семнадцатилетний мальчик, очень умный, страстно увлекающийся компьютерами и фотографией, блестящие результаты в которой позволили ему получить стипендию, чтобы поступить на будущий учебный год в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Мариса всегда работала не покладая рук, чтобы обеспечить его самым лучшим.

– Очень хорошо. Он еще вчера говорил о вас. Этот бесценный фотоаппарат… Ох, не надо бы вам…

Мариса закрыла руками нижнюю часть лица – непроизвольный жест, который она делала, будучи смущенной. На каждый Новый год я присылал Антонио подарки, связанные с его хобби: зеркальную фотокамеру, фотообъективы или программное обеспечение для обработки изображений. Так как квартира его матери была тесной, я предоставил в его распоряжение часть гаража, которую тот превратил в фотолабораторию. Там он проводил немало времени, но Мариса неодобрительно смотрела на то, чтобы он там находился, пока я в Лос-Анджелесе.

– А мадмуазель Эбби разве не с вами?

– Нет, в отъезде на некоторое время…

– Как бы мне было приятно ее увидеть… Повезло же вам, что попалась такая девушка!

Я будто слышал Катберта. Во всяком случае, как только речь заходила об Эбби, все тут же принимались расписывать, какая она восхитительная. Возможно, даже слишком красивая для меня…

– Вы проездом или поживете здесь?

– Об этом я ничего не знаю. Это дело нескольких дней, может быть, оно займет чуть больше…

– Могу завтра снова прийти, приготовить вам chiles rellenos![32]

– Не утруждайте себя, Мариса, я справлюсь сам.

Ее фаршированные перцы были выше всех похвал, но мне не хотелось, чтобы она принялась меня опекать все время, пока я здесь.

– Да кто вам такое сказал, что я утруждаюсь? Приду, и все тут.

Я наклонился вперед, чтобы посмотреть на кафельный пол.

– Блестит так, что я могу видеть там свое отражение.

– Ой, да вы смеетесь надо мной!

– Ни в коем случае! Смотрите: просто настоящее зеркало.

– Делать вам нечего, как глупости говорить: сейчас закончу работу. Время только с вами теряю!

Мариса удалилась в кухню, я же уединился у себя в кабинете. Это было единственное место в доме, где я чувствовал, что нахожусь у себя. Стены здесь были уставлены сотнями книг и видеодисков: произведения, в основном благодаря которым я еще подростком ощутил сильное желание заняться литературным трудом. На свободном месте я прикрепил афиши фильмов моих самых любимых режиссеров – Альфреда Хичкока, Билли Уайлдера, Орсона Уэллса, – а в дополнение к ним афишу моего «Дома молчания», которая всякий раз, как я смотрел на нее, воскрешала в памяти как мои успехи, так и провалы. Комната пребывала в чудовищном беспорядке; сюда Мариса не решалась даже заглядывать. Повсюду валялись бумаги, газеты, папки, а в особенности документы, которые у меня не было времени перебрать и от которых я не хотел избавиться из сентиментальных соображений. Первый раз, когда Эбби вошла ко мне в кабинет, она решила не делать замечаний по поводу царящего здесь беспорядка и не стала задерживаться, понимая, что она на моей сокровенной территории.

Не теряя времени, я снял все бумаги, прикнопленные на большой пробковой доске над столом. Их я заменил оставленной мне Харрисом фотографией моей матери и статьей из «Лос-Анджелес таймс», которую привез с собой. Без сомнения, она была одной из первых по «делу о леденящем душу исчезновении в Голливуде». Думаю, это было символично: мое расследование действительно начинается.

Примерно четверть часа спустя я услышал, как от дома отъехала машина Марисы, не желающей меня беспокоить, и понял, что все это время неподвижно просидел перед статьей и фотографией. Я знал, что завтра, перед тем как отправиться к Хэтэуэю, мне нужно осуществить то, что должен был сделать уже очень давно.