Дочь лжеца - Меган Кули Петерсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ничего не произошло, – умоляющим тоном заверяю я. – Ты должна нам верить.
– Сейчас же оденься, – приказывает мама, разглядывая меня с ног до головы. – Ты больше не можешь разгуливать полуголой, Пайпер. У мужчин есть потребности, которые доставят тебе большие неприятности.
– Только не в моем случае, – твердо заявляет Кас.
– А ты помолчи. И сейчас же возвращайся в дом, мы обсудим произошедшее позднее.
– Мы не сделали ничего предосудительного, – шепчет мне на ухо приятель, прежде чем исчезнуть из виду.
Мы с матушкой смотрим друг на друга. Волны набегают на галечный берег.
– Мама, я…
Она меня прерывает:
– Вам повезло, что это я явилась сюда, а не твой отец. В наше отсутствие ты остаешься за главную в этой семье. Младшие братья и сестры нуждаются в тебе. А романтические отношения только отвлекают. – Она нервно массирует затылок.
– Романтические отношения? С Касом? – К щекам приливает краска, и я опускаю голову.
– Не нужно меня обманывать, Пайпер. Я замечала, как вы друг на друга смотрите. Если не будете вести себя осторожно, отец может изгнать твоего приятеля.
– Изгнать? Но за что? Ему некуда идти…
– Тебе в мужья избран Томас, дорогая. И если Каспиан станет для этого помехой… – Матушка многозначительно замолкает и обнимает меня. – Забудь о тех чувствах, которые ты испытываешь. Они несущественны по сравнению с битвами, что ждут нас в будущем.
Я лежу на земле, хотя сама не помню, каким образом там оказалась. Губы потрескались, а язык во рту пересох, как отстающая кора на дубе возле дома у озера.
В углу мигает и гаснет свет фонаря.
Кровать исчезла.
Как и стул, и стол.
Я нахожусь не в своей комнате.
Прикасаюсь к стене. Она холодная на ощупь и, кажется, белая. В помещении пахнет землей после дождя.
Когда я приподнимаюсь на цыпочки, то нашариваю пальцами потолок. По его краям просачивается свет. Вероятно, над головой находится закрытый люк или дверь.
– Помогите! – кричу я, но звук возвращается ко мне эхом. Мозг лихорадочно пытается вычислить, где же я оказалась.
Может, это тот сарай с навесным замком? Или подвал, если он есть в доме.
Я наступаю в лужу, которая скопилась в одном из углов, и тут же отшатываюсь. Затем прижимаюсь к стене и принимаюсь колотить по ней ногами и руками, царапаться и вопить, пока горло не начинает гореть, а я не ощущаю себя ничтожной букашкой.
Наконец я сворачиваюсь клубком на земле и засовываю большой палец в рот, как делала в детстве.
По телу пробегает дрожь, и я отчаянно пытаюсь вспомнить голос матушки и колыбельные, которые она пела. Зову ее снова и снова, ощущая ее незримое присутствие, ее тихий шепот, уговаривающий успокоиться, теплые руки, баюкающие в объятиях. Представляю, что мы с ней сейчас находимся дома и собираем полевые цветы на залитой солнцем лужайке.
Тут потолок поднимается и в помещение спускается мама.
– Теперь я рядом, милая, – мягким тоном произносит она.
Потом дает мне сок, который я тут же выпиваю, обнимает меня и начинает укачивать, поглаживая по голове и напевая. Ее голос парит по комнате, обволакивая нас уютным коконом, и я погружаюсь в сон, чувствуя тепло родных рук.
* * *
Когда я просыпаюсь, то больше не лежу на земле, а нахожусь в кровати, укрытая одеялом до подбородка. Стакан с водой стоит на столе, где и раньше.
Пальцы, которые я расцарапала до крови, пытаясь выбраться из плена, теперь в полном порядке. Матушка исчезла.
Я зажмуриваюсь, желая вернуться обратно, туда, где были лишь мы с ней. В безопасности. Вместе.
Но это невозможно.
* * *
– В этом доме есть подвал? – спрашиваю я женщину за завтраком.
Она ополаскивает кружку в раковине и некоторое время молчит.
– Нет. А почему ты интересуешься?
– Просто так, – быстро отвечаю я.
– У меня есть идея. Хочешь на завтрак мороженое? – Джинни открывает холодильник. – Есть шоколадное и ванильное. По шарику каждого?
Не уверена, с чего вдруг такая щедрость, но предложение принимаю.
Когда она достает две миски, в мозгу вдруг мелькает воспоминание, блестящее, как рыболовная наживка: женщина спрашивает, не желаю ли я на завтрак мороженое, но при этом ее волосы кажутся длиннее. Я закрываю глаза, стараясь ухватить видение, однако оно исчезает. Как и аппетит.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – тюремщица ставит передо мной одну из мисок, обеспокоенно хмурится и кладет руку мне на плечо: – Посмотри на меня, Пайпер. Ты что-то сейчас вспомнила?
– Я больше не голодна, – отзываюсь я.
– Но ты так мало ешь. Может, намазать тост маслом? Для желудка будет полезно…
Стараюсь вспомнить, предлагала ли когда-нибудь мама на завтрак мороженое. Наверняка да. Я всего лишь немного запуталась. Сознание просто выкидывает трюки, перемешивая все события в сознании.
И женщина, эта Джинни, точно не может быть их частью.
Отец стоит рядом со мной на песке босой, а штаны закатаны до середины голени. В руках он держит секундомер, занеся палец над пусковой кнопкой. Смотрит на меня.
– Готова?
Мы проводили подобные тренировки сотни раз. Когда разразится война, может потребоваться спасательная операция на воде или нужно будет помочь другим укрыться в озере от радиоактивных осадков.
– Готова.
Отец нажимает на кнопку, и я срываюсь с места, бегу по пляжу, взбивая ногами песок, с брызгами рассекаю водную гладь и ныряю.
Чтобы доплыть до буйка, необходимо сделать двадцать гребков вольным стилем.
Девятнадцать.
Восемнадцать.
Семнадцать.
Вдохнуть.
В озере я себя чувствую сильнее, чем на суше. Руки рассекают воду, которая смыкается над головой, поддерживает на плаву, подталкивает в направлении к одной цели: посвящению.
Я ощущаю исходящие от отца эмоции: одобрение, гордость. Они подгоняют меня, заставляют двигаться быстрее. Вскоре я доплываю до буйка, отсчитывая в уме секунды, но, огибая препятствие, задеваю его ногой и тут же снижаю скорость.
В сознании становится пусто.
Меня охватывает нерешительность.
Всего на мгновение.
Но этого достаточно: руки больше не работают синхронно с ногами, гребки ослабевают.
Я вдыхаю воду. Сосредоточенность тут же исчезает.