Чекист - Комбат Найтов

Ешоннек не забыл о разговоре, и вскоре начались переделки части самолетов для прикрытия конвоев. Ради обеспечения этой миссии требовалось максимально увеличить дальность полета, даже в ущерб скорости. Для этого под фюзеляж машины повесили огромный топливный танк. Подвесили по-дурацки, заподлицо пришив его к фюзеляжу – таким образом решили уменьшить потери скорости. Самолеты обозвали Bf.110D.0.

Группа начала проводить испытания в районах открытой части Балтики. Местные шутники тут же окрестили сооружение «даккельсбаух». Выполненный из многослойной фанеры 1200-литровый бак действительно делал самолет похожим на беременную таксу на последней неделе щенности. И не только с виду. И без того малая скорость по крену упала до абсолютно неприемлемых величин. Однако результаты признали положительными: самолет мог находиться в воздухе долго.

Но в феврале началась черная полоса в жизни Вольфганга, сплошные неприятности! Не вернулся из полета один из экипажей «единички», который базировался в Пенемюнде. Ушел со связи в районе Швеции в 03:10 третьего февраля сорокового года, больше на связи не появился. В 06:20 у них кончилось горючее, но они нигде не сели. Ни в Швеции, ни в Прибалтике, ни в СССР, ни в Германии.

У Фосса немедленно появились люди в черной форме. Там службы безопасности люфтваффе нет. Как назло, у гаупт-фельдфебеля Штормана оказались родственники в Швеции. Все! Угнал самолет, передал нейтралам, что находится в Пенемюнде. Вольфганг перелетел туда, и в первую очередь вызвал подполковника СС Дорнбергера: «Что за дела?»

– Мне абсолютно все равно, какое дерьмо для захвата Луны вы здесь делаете! У меня пропал экипаж, вместо того чтобы дать возможность быстро найти людей – может быть, они еще живы и сию секунду умирают от переохлаждения в февральском море, – у меня арестовывают командира штаффеля и закрывают аэродром для полетов! Я понимаю, что вы сумасшедший, но требую освободить лейтенанта Фосса и немедленно организовать поиск пропавшего самолета и его экипажа! Дополнительно я переброшу сюда две летающие лодки BV.138 эскадрильи управления. Это не обсуждается! Это полигон люфтваффе, и я требую исполнения инструкций по спасению экипажа. Все наземные службы полигона подчиняются летному командованию, то есть мне.

– Вы хорошо знаете гаупт-фельдфебебеля Штормана?

– Достаточно для того, чтобы считать его хорошим летчиком-ночником, поэтому он и находится здесь, а не в линейной части. Что-то произошло в полете, и их необходимо найти.

Почти неделю спасатели и летчики группы бороздили просторы Балтики, прежде чем обнаружили уже серьезно объеденный рыбами труп стрелка, пустую спасательную лодку у берегов генерал-губернаторства и плавающую часть крыла с топливным танком. Что произошло, осталось тайной, которую открыли только в конце года. В «брюхе таксы» накапливались пары бензина, после выработки топлива иногда они взрывались, что, видимо, и произошло.

Не успели отругаться здесь, Ешоннек вызвал в Берлин. С теми же «таксами». Ему не понравилось письмо с «особым мнением», в котором Вольфганг указал, что Bf.110D.0 для решения боевых задач допущен быть не может. Несколько дней назад с такой же формулировкой в приказе отстранили от серии He.177. Ешоннек начал издалека, но потом выдал причину: эсэсовец Дорнбергер накатал на Вольфи «телегу» в Главное управление имперской безопасности. Дело, правда, замяли, так как самолет упал в Балтику.

– В связи с испытаниями вас хотел видеть генерал Удет.

– Яволь, герр генерал, непременно зайду.

Еще полчаса проговорили об испытаниях и многочисленных замечаниях, главным из которых был несброс бака после освобождения всех замков. Даже полупустой бак от корпуса отделяться не желал. Его подмазывали смесью сырой резины с какой-то гадостью и закрашивали, через месяц бак намертво приклеивался к корпусу самолета, резина вулканизировалась каким-то образом. Имеющегося отверстия было недостаточно, чтобы поток воздуха смог оторвать бак от фюзеляжа.

После разговора перешел в кабинет Удета, а там адъютант – новый, кстати – приказал ожидать. Ждать пришлось долго, но сам разговор был коротким. Генерал был пьян, не до синевы, но крепко. Говорили об испытаниях, обещал прилететь, посмотреть лично в Штральзунд. Перед выходом передал большое письмо. Убедился, что Вольфганг сунул его во внутренний карман.

– Ты на машине?

– Никак нет, герр генерал-инспектор, она в Касселе. Я на «шторьхе».

– Отгони его в Кассель на заре. – Он наклонился над столом и еще что-то черкнул на листе блокнота, вырвал его и сунул в карман Вольфганга. Расправил ему лацкан.

– Ступай, мой мальчик, я прилечу, как только освобожусь.

Ни одного лишнего слова не было сказано, кроме «зари». Вольфганг щелкнул каблуками, отдал честь и вышел. Такой вариант связи был предусмотрен. Теперь предстояло зашифровать письмо, переписать цифры левой рукой, вложить его в контейнер и заложить в Касселе под скамейку в Вильхельмсхох-парке. Возиться с бумажками, да еще при отсутствии нормальной квартиры, было совершенно не с руки, как и лететь в Кассель. Но приказы не обсуждаются, в армии, во всяком случае.

Добравшись на дежурной машине в Тегель, Вольфганг решил поселиться в гастштетте «Флюгхафензее», но свободных номеров не оказалось. Пока девушка обзванивала соседей, Вольфи вытащил из кармана и прочел написанную резидентом записку из блокнота. Всего две фразы: «Ты был прав! Тебе надо было возвращаться!» По спине забегали мурашки, он понял, что произошло что-то очень серьезное.

– Бог с ним, фройляйн! Не беспокойте никого, я решил не задерживаться в Берлине.

– Я сожалею, господин обер-лейтенант, но по погоде сидят шесть транспортных бортов, перевозящих летчиков. Все везде занято!

– Данке шон, фройляйн. Попробую получить разрешение на вылет.

Протяжно запел зиппер куртки, и, приподняв меховой воротник, Вольфганг вышел из гастштетта. На улице шел сырой снег, было ветрено. Добравшись до командной вышки, фон Вольфи заглянул к руководителю полетами.

– Слушаю вас, господин обер-лейтенант, – обратился к нему руководитель полетами в форме гауптмана.

– Группенкоммандер обер-лейтенант фон Крейц, имею четыре дня отпуска, приказано перегнать мою машину в Кассель.

– Судя по погоде, не ранее чем через неделю. На юге такое творится, что все вылеты отменены.

– У меня «шторьх».

– Тем более не выпущу.

– А на север?

– Ну, туда… – протянул гауптман, рассматривая сводку, лежавшую на столе. – Под личную ответственность.

– Машина частная, принадлежит мне.

– Готовьте машину, и на связь. Зайдите в штурманскую, посмотрите запасные площадки. Удачи!

В штурманском классе никого не было. Обложившись сводками, Вольфганг достал письмо, которое необходимо было зашифровать и отправить. Начиналось оно с ругательства, написанного немецкими буквами, русского матерного выражения. «Зарю» удалось исполнить только наполовину или меньше, по вине советской стороны. Вместо того чтобы прислать исполнителей, им прислали «инспекторов», которым поручили на месте самим решать, что нужно или не нужно СССР от «зари». В итоге в СССР не попали тренажеры, средства связи, ночные прицелы, системы слепой посадки, локаторы, новейшие приборы. Ни одним из приборов комиссия, присланная из Москвы, не заинтересовалась. Они остались лежать загруженными в восемь самолетов, которые Москва покупать отказалась: «устаревшая конструкция». Это были «Ю-52» с грузом на борту.