Музыка ночи - Джон Коннолли

– Анджела не спит, – возвратившись, заявила она. – Вы можете ее повидать.

* * *

Если Манус и его коллеги рассчитывали увидеть наверху что-нибудь необычайное, то их ждало разочарование. Для своих тринадцати Анджела Лэйси была довольно высокой и симпатичной, но ничего экстраординарного в ней, собственно, не было. Спальня ее оказалась самой обычной – лишь на подоконнике стояла лакированная статуэтка Девы Марии. Еще здесь имелись односпальная кровать с прикроватной тумбочкой, гарнитур из шифоньера и комода, а также письменный стол у окна. На стенах – яркие желто-голубые обои, а к ним пришпилены плакаты разнокалиберных поп-звезд, известных более-менее только Манусу (его коллеги к этой музыке были равнодушны). В основном тут были плакаты с группой «АББА» и еще фото какого-то теледетектива – как бишь его? – вроде бы Дэвид Соул.

Анджела сидела на постели в халате, накинутом поверх ночной рубашки. На двоих священников, позади которых маячили ее родители, она взирала с любопытством.

Отец Манус представил себя и своего напарника, после чего попросил у супругов позволения побеседовать с их дочерью наедине. Он заверил чету Лэйси, что аудиенция с девочкой займет всего несколько минут, кроме того, дверь в комнату будет открыта настежь.

И Лэйси, тогда еще не искушенные в подобных тонкостях, дали на то свое согласие. Они разрешили клирикам оставаться в спальне дочери – и спустились вниз, чтобы составить компанию зловещему Оскуро.

* * *

Отец Фаралдо пристроился на стульчике возле стола. Манус стоял возле кровати.

– Я знала, что вы придете, – наконец нарушила молчание Анджела.

– Это не было секретом, – заметил Манус.

– Но я поняла, что вы придете сегодня поздно вечером, – добавила Анджела. – Я почувствовала.

Манус покосился на Фаралдо, который кивнул и слегка усмехнулся с понимающим видом. Он перебирал четки, пропуская их через большой и указательный палец, словно лущил горох.

– Твои родители многое поведали о тебе, дитя, – обратился к девочке Манус. – Судя по всему, ты очень особенная. Ты ведь не считаешь, что можно обманывать людей, проделывать всякие фокусы?

– Фокусов не было, – ответила Анджела. – Я проглотила опухоль Кэтлин Келли. Вкус у нее был как у старой печенки. Вынула язву из желудка Томми Спэнсаи, превратила ее в косточки, которые выплюнула в унитаз.

– Дети вроде тебя – большая редкость, – промолвил Манус.

Анджела проницательно посмотрела на него. И это не был взгляд испуганного подростка.

– Разницы никакой все равно не будет, – проговорила она.

– Разницы в чем?

– В том, что вы собираетесь сделать. Вы думаете, что у вас получится остановить меня, но у вас ничего не получится.

– Послушай, дитя, ты не имеешь представления о наших возможностях. Ты не страшишься?

– Нет, – ответила она.

Фаралдо встал со стула, и его четки в свете лампы взблеснули, словно темные глаза.

– Я не боюсь.

* * *

Манус и Фаралдо спустились по лестнице и вернулись на кухню. Манус был крайне серьезен, истаяла улыбка и у Фаралдо. Они попросили еще чаю и следующие полчаса вели весьма пространные разговоры. Они заявили, что это только их первый визит и им понадобится провести всестороннее исследование. Они привлекут к делу медиков, которые тщательно осмотрят людей, которых якобы исцелила Анджела. Соберется комиссия из клириков и теологов. Не исключено, что Анджеле придется посетить Ватикан. Когда миссис Лэйси призналась, что поездка в Рим им не по средствам, к Манусу частично вернулась его прежняя веселость, и он приятно-насмешливо сказал, что все расходы Ватикан возьмет на себя, а жить они там будут как у Христа за пазухой.

– А мы и с Папой сможем встретиться? – прошептала миссис Лэйси.

Она совсем сомлела.

– Мы вас пристроим к общей аудитории, – ответил Манус, – а там посмотрим.

Миссис Лэйси просияла.

* * *

Священники покинули их дом в начале двенадцатого. Дождь пошел на убыль, и в конце подъездной дорожки стал виден черный «Мерседес», за рулем которого сидел шофер в строгом костюме. Лэйси предложил гостям пару зонтов, чтобы они добрались до автомобиля, но Манус вежливо отказался.

– Ничего, дистанция маленькая, в десяток метров, – успокоил он. – Мы не растаем. До скорой встречи. И благодарим за оказанное гостеприимство.

Супруги Лэйси стояли на крыльце и провожали «Мерседес» взглядом, пока тот не скрылся из виду.

Затем миссис Лэйси поднялась в спальню дочери, но Анджела уже спала, поэтому мать осенила ее крестным знамением и последовала за мужем на супружеское ложе.

* * *

Рассвет принес с собой чистую небесную синеву, хотя утро выдалось холодным и сырым. Лэйси поднялся первым, принял душ и побрился. Он надел ту самую новенькую рубашку, повязал галстук, а поверх нацепил кардиган: было прохладно.

Вскипятил чайник, слушая, как наверху ходит жена. Встали они поздновато, и накрывать на стол он начал уже в девятом часу. В наличии имелся свежий бекон, и он решил поджарить его с яйцами. Обычно они лакомились горячим завтраком только по субботам, но день предстоял хлопотный и длительный, да и дочери не мешало подкрепиться чем-то основательным.

Он как раз уложил ломтики бекона на сковороду, когда в дверь постучали. Какая досада. Сковородку пришлось убрать с конфорки, чтобы ничего не подгорело.

Он направился в холл, втайне надеясь, что увидит не троицу из Ватикана, которые решили нагрянуть к ним с утренним визитом (а может, еще и с отцом Делани в придачу).

Бекона на такую компанию явно не хватит, завтрак рассчитан только на семью.

Он открыл дверь и – вот так сюрприз! – обнаружил толстоватого отца Делани. За ним стояли двое мужчин среднего возраста, в темных костюмах и с белыми клерикальными воротничками. У каждого в руках был кожаный кейс.

– Фрэнсис, – степенно обратился отец Делани к хозяину дома, – надеюсь, мы вас не потревожили. Это отец Эванс и отец Гримальди. Наши гости – священники из Ватикана.

Сверху донесся истошный вопль жены.

Мальчуганом я ходил в школу, которая находилась возле кладбища. Сидел я за последней партой, самой ближней к окну. Получается, все те годы я проводил около кладбищенской ограды. Мне вспоминается, что когда осень близилась к концу и зима накапливала силы, я ощущал, как ветер изо всей силы дует в оконный переплет. В щель тянуло стужей, и она была словно дыхание мертвецов, от которого у меня всегда мурашки бежали по позвоночнику.

И вот как-то раз, в середине блеклого января, когда к четырем часам дня свет начинает меркнуть, я как будто ощутил на щеке синюю литую тень. Обернувшись, я увидел, как за окном на меня таращится какой-то человек. Никто его не заметил, только я. Кожа у него оказалась сероватой, как пепел на давно прогоревших поленьях, а недобрые глаза навыкате были черными, как чернила в школьной чернильнице. Припухлые десны обнажали источенные зубы, придавая его облику нечто хищно голодное. Лицо его смахивало на маску, на которой запечатлелось жадное ненасытное вожделение.