Песнь теней - С. Джей-Джонс

Темнокожий юноша знал, что удача не улыбается людям его цвета кожи, принадлежащим тому же классу, что и он, и не доверял внезапной удаче, которая привела зеленоглазую женщину в дом Одалиски в поисках его и его возлюбленного. Женщина прибыла с подарками: с предложением о патронаже и письмом, написанным незнакомой для Франсуа, но драгоценной для его светловолосого спутника рукой.

Ваша вера в мою работу делает мне большую честь, и я покорно принимаю Ваше великодушное предложение. Пожалуйста, заверьте в моей бесконечной любви и привязанности моего брата, герра Фоглера. Умоляю Вас, передайте ему, что его семья его не покинула, а его навеки любящая сестра молится о том, что он ее не позабыл.

С огромной благодарностью к Вам,

Автор «Эрлькёнига»

Франсуа зеленоглазой женщине не доверял. Он уже давно понял, что за все нужно платить. Но в Йозефе еще жила вера, он по-прежнему верил в сказки и надежду, волшебство и чудеса. Йозеф взял письмо.

И согласился.

Был уже вечер, когда дилижанс из Баварии въехал в городские ворота. Две сестры оказались напротив дома с апартаментами на площади Св. Стефана, рядом с большим венским собором в самом сердце города. Темноволосая девушка в красном плаще дрожала, выходя из дилижанса, но не от странной для этого времени года весенней прохлады. Она вглядывалась в темный проем двери, ожидая увидеть голубые глаза, светлые волосы и робкую, милую улыбку. Она ждала маленького мальчика. Она ждала своего брата.

Но появившийся на пороге брат не был ребенком, которого помнила Лизель. В шестнадцать лет его уже нельзя было назвать мальчиком. Йозеф сильно вытянулся и был теперь на голову выше обеих сестер. Однако его подбородок был все еще гладким, руки и ноги по-прежнему неуклюжими, а тело нескладным и долговязым. Он был и мужчиной, и ребенком, и ни тем и ни другим.

Мгновение Лизель и Йозеф смотрели друг на друга, молча и не шевелясь.

Затем рванулись друг к другу.

Она раскрыла объятия, и он укрылся в них, как тогда, когда они детьми укрывали друг друга от худших выходок отца. Когда слушали страшные истории, сидя на коленях бабушки. Когда мира для них было слишком много и слишком мало.

– Лизель, – пробормотал он.

– Зефф, – прошептала она.

Слезы, струящиеся по их щекам, были теплыми, со вкусом радости. Они были вместе. Они были дома.

– О боже, Йозеф, ты так вырос! – воскликнула светловолосая сестра.

Йозеф удивленно посмотрел на нее.

– Что ты здесь делаешь, Кете?

Он не заметил, как болезненно дернулось ее лицо.

– Разве Лизель тебе не сказала? – раздраженно фыркнула Кете. – Мы приехали к тебе в Вену!

– Ко мне? – Йозеф обратил свой голубоглазый взор на сестру, и эти глаза были более выцветшими и холодными, чем она помнила. – Вы здесь… вы здесь не для того, чтобы забрать меня домой?

– Домой? – спросила Кете, не веря своим ушам. – Но мы сейчас дома.

Кучер выгрузил их багаж и уехал, оставив импровизированную семью, состоящую из людей, которым некуда было больше идти, но которые скоро переступят порог и начнут подниматься вверх по лестнице в свое новое жилище. Франсуа и домовладелица вышли к ним, чтобы помочь Кете отнести ее вещи в двухкомнатные апартаменты на втором этаже. Сначала хозяйка квартиры, затем Франсуа и наконец Кете вошли в дом, притворив дверь и оставив Лизель и Йозефа на улице. Они были вдвоем, но они были одиноки.

– Дом, – сказал мальчик-блондин далеким голосом.

– Дом, – мягким эхом повторила темноволосая сестра.

Прошло много времени, прежде чем кто-то из них заговорил. Она проехала сотни миль – через поля и леса, через долины и горы, – чтобы быть с ним, однако расстояние между ними только увеличилось.

– Зефферль, – начала она, затем замолчала. Она не знала, что сказать.

– Лизель, – холодно сказал он. Говорить было нечего.

Светловолосый мальчик развернулся и исчез в сумраке их новой жизни, не произнеся больше ни слова, оставив сестру на улице и позволив ей, наконец, понять, что она преодолела множество миль, находясь на неверном пути.

Все началось с приглашения.

– Вам записка, фройляйн. – Фрау Месснер поймала меня возле двери, когда я вернулась с рынка с недельным запасом продуктов. – Судя по всему, еще одно письмо от вашего, – ее губы дернулись, – тайного покровителя.

Нечасто наша домовладелица выползала из своей норки-укрытия на первом этаже, но ничто не выманивало городских жителей из их логова быстрее, чем добротные сплетни, а любой обрывок информации о нашем покровителе-незнакомце был слишком лакомым кусочком, чтобы им не воспользоваться.

– Спасибо, мэм, – вежливо ответила я. Я протянула руку за письмом, но она держала его так, что мне было не дотянуться. Фрау Месснер была невысокой, крепко сложенной женщиной с резкими чертами лица, похожей на пухлого, откормленного хорька, но я не могла завладеть своей запиской, не сократив комфортное для меня расстояние между нами.

– На этот раз его принес слуга в ливрее. – Ее глаза-бусинки метнулись от письма к моему лицу и обратно, приглашая меня – поддразнивая – рассказать больше. – Странный паренек. Маленький, как ребенок, во всем красном, с белым париком, похожим то ли на шапку, то ли на одуванчиковый пух.

Я напряженно улыбнулась.

– Неужели?

– Немногие благородные семьи в Вене наряжают своих слуг в красное, – задумчиво продолжала она. – Но еще меньше людей до сих пор помечают свои письма символом мака. – Фрау Месснер подняла письмо передо мной, и я отчетливо увидела на нем образ цветка, вдавленный в восковую печать. – Ваш покровитель довольно необычный, фройляйн. Теперь я понимаю, как вам повезло в нашем городе.

Я остолбенела. Я пробыла в городе достаточно долго, чтобы понимать, что удача – это по большей части сила и власть. И хотя я не ждала, что наша жизнь будет легкой, чего я точно не ожидала – так это того, как сильно мы будем зависеть от чужой доброты, чужих капризов. Апартаменты, в которых мы проживали, в день нашего прибытия уже были арендованы на наши имена, приглашения влиятельным членам общества были написаны и получены, с владельцами магазинов установлены кредитные линии, а любая наша потребность предусмотрена, устроена и улажена. Наши грубые деревенские манеры уже стали предметом шуток, но чего нам не могли простить – так это нашей удачи. Наша удача не имела ничего общего с успехом и полностью основывалась на связях.

– Понимаю, – сказала я, усилием воли придав лицу нейтральное выражение.