«Принц» и «цареубийца». История Павла Строганова и Жильбера Ромма - Александр Чудинов

Во второй половине списка мы видим имена ученых и литераторов, с наиболее известными из которых Ромм также познакомился в первые месяцы своей жизни в столице. Это уже упоминавшиеся ранее натуралист Ф. Розье, математик и астроном Ж.Ж. Лаланд, физик Ж.Э. Сиго де Лафон, профессор анатомии А. Порталь, географ Ж.Э. Геттар. Кроме них, в список включены математик Ж.А.Ж. Кузен, химики Б.Ж. Саж и Митуар, врач П.Ж.Ж. Кабанис. Литераторы представлены энциклопедистом П.Н. Шанжо, драматургом Б.Ф. Дюрозуа и автором занимательных сочинений по истории Ф.А. Тюрпеном. Каким-то образом в перечень попал и уже появлявшийся на страницах этой книги судейский чиновник М. Болатон де ла Перш, который, если и имел отношение к науке или литературе, то лишь как любитель. И наконец, одного человека – некоего Делегаля – идентифицировать не удалось.

В отличие от первой части списка, этот круг людей был более разнороден. Большинство перечисленных в нем ученых принадлежало, условно говоря, к деятелям второго и даже третьего ряда «республики наук», а потому они, если и питали симпатию к начинаниям Ромма, то едва ли могли оказать ему действенную поддержку. Из всего перечня, пожалуй, только Ж.Ж. Лаланда и Ж.А.Ж. Кузена можно на тот момент, с большей или меньшей степенью уверенности, отнести к высшему эшелону французской научной элиты. Причем из них, как минимум, Лаланд обладал реальными возможностями помочь молодому ученому получить достойное место, как он сделал по отношению к старшему Ромму. Однако Жильберу Лаланд такой услуги не оказал. Почему? Имеющиеся у нас источники не позволяют ответить на этот вопрос. Может быть, просто не сумел, не подвернулось подходящей оказии. А может, отнесся к претензиям неофита с таким же скепсисом, какой проявил его, Лаланда, ученик… Николя-Шарль Ромм.

Летом 1778 года, когда Ромм в переписке с друзьями подводил неутешительные итоги прошедших четырех лет, он в одном из посланий упомянул о встрече в столице со своим братом: «Когда я видел его в Париже, я рассказал ему обо всех демаршах, предпринятых мною для получения кафедры математики, и о своих надеждах. Он же меня отговаривал заниматься данным проектом и отказался представить меня г-ну Безу, который в этой сфере может все».

Подобный эпизод весьма характерен для отношений двух братьев. Если младший испытывал к старшему глубочайшее почтение, то Николя-Шарль, похоже, просто не воспринимал всерьез ни самого Жильбера, ни его претензий на научную карьеру. Вот как Ж. Ромм описывает одну из встреч с братом:

Цена последнего совета, как мы видели, была невелика: когда у Жильбера появилась реальная возможность получить кафедру, Николя-Шарль отказался ему помочь. Старший брат не скрывал от младшего своего пренебрежения им, проявлявшегося в разной форме. Например, когда Жильбер поздравил Николя-Шарля с получением звания члена-корреспондента Академии наук, тот даже не ответил на поздравление.

Впрочем, не будем гадать, вызывали или нет у Лаланда попытки младшего Ромма проникнуть в «республику наук» такой же скепсис, как у Ромма-старшего, но факт остается фактом: Лаланд не помог неофиту достигнуть желаемого. Как не помогли тому и прочие друзья-покровители.

С наступлением 1779 года – пятого года, который Ж. Ромму предстояло провести в Париже, в его положении ничего не изменилось. Фаталистические нотки, уже не раз проскальзывавшие ранее в письмах риомца, теперь звучали все более и более отчетливо. Еще в сентябре 1778 года он лишь мельком замечал, что «слишком мало является хозяином своих обстоятельств», но уже полгода спустя, обращаясь к друзьям, следующим образом высказался на ту же тему:

Граф Александр Сергеевич Строганов (1733–1811), один из богатейших людей России, обладал любезным и доброжелательным нравом, что позволяло ему прекрасно ладить со всеми российскими императорами от Петра III до Александра I

Подобный фатализм имел более чем достаточные основания: открывавшиеся перед Роммом перспективы оптимизма не вселяли, а как-либо повлиять на них было выше его сил. Ему оставалось лишь по-прежнему смиренно ожидать у рубежей «республики наук» разрешения вступить в сей обетованный «край» – ожидать столь же безнадежно, как ожидали бесчисленные «руссо сточных канав» вступления в не менее желанную для них «республику изящной словесности», куда им так никогда и не суждено было попасть.

К счастью, судьба оказалась к Ромму более благосклонна, чем к его «однополчанам» по проигранной «битве за Париж», и дала ему возможность, если не обернуть поражение победой, то хотя бы отступить с достоинством и без серьезных потерь. Правда, отступать ему пришлось… до самой России.

Выше уже говорилось, что знакомство с графом Головкиным было для Ромма первым шагом по пути, которым он вошел в историю России. И хотя сам А.А. Головкин родился в Западной Европе и за всю свою жизнь на родине предков так и не побывал, его происхождение давало повод риомским друзьям Ромма предполагать, что однажды их земляк отправится делать карьеру в эту далекую, по слухам, очень холодную и варварскую, но очень богатую страну. Летом 1778 года, в период подведения Роммом в переписке с друзьями итогов четырех лет, проведенных им в Париже, это предположение было высказано открыто, но Ромм поспешил его опровергнуть: