Скоро пойдет снег - Джессика Ау

подготовки не доставало, чтобы задать правильные вопросы. А еще я вспомнила, как стояла однажды рядом с Лори, когда он работал с деревянной заготовкой на токарном станке, следила за его точными движениями и завидовала уверенности профессионала.

Уже довольно высоко в горах мне попался участок дороги, выложенный толстыми, словно железнодорожные шпалы, досками. Дождь шел уж несколько дней, и дерево успело обрасти тонким слоем чего-то, похожего на водоросли. Ноги скользили. Некоторых досок не хватало, в метре внизу виднелась земля. Я медленно шла вверх, стараясь не упасть. Меня окружали густые заросли папоротника, тонкие черные стволы деревьев, а вдали туман сгущался до такой степени, что приобретал лиловый оттенок. Пройдя очередной десяток метров, я остановилась передохнуть и окинуть взглядом пейзаж. Сквозь пелену дождя лес выглядел почти как на панно, которое мы видели в одном из старых домов. Оно состояло из нескольких панелей с натянутой бумагой; рисунок был минималистическим: художник просто делал несколько аккуратных линий, иногда с нажимом, иногда едва касаясь кистью бумаги, словно работал пером. Но охватывая взглядом все панно, вы различали и горы, и лес, и пространство, и цвет, а еще ощущение уходящей вниз перспективы.

Накануне вечером, пролистывая фотографии в телефоне, я находила снимки, сделанные в Токио. Среди фотографий комнат и садов, керамики, которую я снимала в музее, мне попалось двадцатидвухсекундное видео со мной на перекрестке Сибуя. Толпа как раз хлынула во всех направлениях, а на гигантских экранах вверху крутили рекламу. Вот-вот должен был переключиться сигнал светофора, и через динамик я услышала голос матери, просившей меня подождать и улыбнуться. Как-то вечером, выйдя из душа, я застала ее сидящей на кровати, а вокруг в беспорядке были разбросаны вещи. Она в панике посмотрела на меня и сказала, что потеряла паспорт. Я, естественно, переспросила, уверена ли она в потере. Она ответила, что искала везде, дважды перетряхнула все вещи. А нам через несколько дней надо быть в Киото… А потом – домой. Я попросила ее вспомнить, когда она в последний раз держала паспорт в руках. Все-таки у нас есть еще один день в Токио, и можно хотя бы позвонить туда, где мы побывали. Если ничего не получится, придется ехать в консульство. Я попыталась мысленно составить фразу на японском, объясняющую нашу проблему. Не получилось. В голове ничего не осталось. На следующий день мы отправились повторять наш маршрут: в Уэно, Хибию, Аояму и Роппонги. Улицы заливал дождь. Я поглядывала вокруг, как будто паспорт лежал на земле, словно потерянная сережка. В конце концов мы вернулись в отель, уставшие и промокшие. А еще через пять минут мама ахнула, вытащив паспорт из потайного кармана своего чемодана.

Из всех мест, которые мы посетили, по-настоящему счастливой я видела маму в небольшом магазине в одном из многочисленных подземных переходов, соединяющих станции метро. Там продавались носки, перчатки и прочая дребедень с большой скидкой. Магазинчик переполняли люди. Мама провела там около сорока минут, посетив все отделы и накупив всем подарков. К этому делу она подошла тщательнейшим образом. Вдумчиво выбирала, соотнося каждый предмет с человеком, которому он предназначался. В результате она приобрела два набора ярких перчаток для детей моей сестры и для меня пару. Еще перед поездкой я спрашивала ее, что бы она хотела посмотреть в Японии. Она неизменно отвечала, что ей все годится, но однажды спросила, будет ли здесь холодно зимой, пойдет ли снег, которого она никогда не видела.

В горах я поняла, что плохо рассчитала время. Быстро темнело, дождь все усиливался. Но даже в моем изнеможении таилось какое-то приятное чувство. Я подумала о Лори и о наших планах насчет детей. Моя преподавательница однажды говорила, что родители – это судьба их детей, и не только потому, что родители становятся причиной многих трагедий, но и во многих других, не менее важных аспектах. Наверное, будь у меня дочь, ей пришлось бы подстраиваться под мой образ жизни; ее воспоминания стали бы моими, и никакого выбора для нее бы не существовало. Когда мы были маленькими, мама регулярно читала нам японские сказки, не сохранив ничего из ее собственного детства. Помню историю о горе. Вершину горы окружало кольцо из облаков, словно ожерелье на шее человека. Гора была так прекрасна, что ее полюбил самый главный горный пик. Но гора даже внимания на него не обратила, потому что тосковала по одной невысокой горе внизу. Горный пик был потрясен таким небрежением и от гнева превратился в вулкан, изрыгая в небо свою боль, пепел и тьму. Почему-то меня очень тронула эта история о любви гор, очень большой, просто большой и маленькой, о мучениях вулкана. Мы были в том возрасте, когда вымышленные страсти кажутся куда более реальными, чем настоящие человеческие. Больше я ничего из той книги не запомнила, нет, вот сейчас вспомнила еще одну про молодую женщину, замерзавшую в снегу.

Сумерки сгустились, похолодало. Я как-то все больше отдалялась от окружающего мира. Папоротники у дороги превратились в тени. Я понимала, что нужно спешить, что надо вернуться до ночи, но, как и в тот день, когда мы плыли на байдарках по озеру, никак не могла и не хотела впускать в себя суету и спешку. Вместо этого я брела все медленнее, борясь с ощущением затерянности, растворенности в мире. Хотелось лечь прямо на тропе и заснуть. Я прошла мимо старого моста, остановилась перед тем, как ступить на его истертые камни, и стала смотреть, как вода, поднявшаяся от дождя, льется вниз. Наконец вдалеке я приметила слабо освещенную железнодорожную станцию, она будто просвечивала сквозь дымку в синеве наступающей ночи. Последний поезд должен был прийти через сорок минут. Поднявшись на платформу, я уселась на скамью, спрятала руки в рукава куртки и принялась ждать. Через несколько минут встала, купила бутылочку саке в одном из торговых автоматов. Открыла. Напиток был прозрачным и холодным, привкус алкоголя ощущался только вначале, потом оставлял по себе чуть сладковатое ощущение, а затем и вовсе пропадал. Но я согрелась. Усталость никуда не делась. Думать не хотелось. В сознании тупо ворочалась лишь одна мысль о том, что, может быть, и не надо понимать всего, достаточно просто видеть и помнить.

В гостинице матери не оказалось. Я спросила на ресепшене, и дежурный сказал, что не видел ее. Ни с того ни с сего он сообщил мне, что номер забронирован на одного человека, на меня. Подобное ненужное замечание вызвало у меня раздражение, видимо, прорвавшееся в моем ответе.