Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья - Михаил Крикуненко

— За автоматом рванул, — догадался кто-то из военных, и пара «зеленых» бросилась следом.

Чуть в стороне коллеги готовятся к прямому включению на Москву. Они попросили не шуметь. Я подумал — интересное получится шоу, если этот маленький, злобный, пьяный зеленый человечек вернется с полным боекомплектом и начнет расстреливать всех из автомата в прямом эфире.

Вернулись военные, погнавшиеся за контрактником. Опасения были не напрасными. Сержант был настигнут в момент, когда уже схватил автомат и набивал карманы гранатами. Оружие у него отобрали. Конечно, сильно избили и привязали к кровати до утра. У коллег началось прямое включение, корреспондент Захаров рассказывал об обстановке в Чечне. Под навесом продолжали выпивать. Вскоре мы вернулись к себе и легли спать, но через пару часов на улице снова началась какая-то возня. Я подумал, что отвязался от кровати сержант, но дело было в другом. Оператор Зуйкин, в прошлом боксер, о чем-то поспорил со своим видеоинженером Пауковым и сломал ему челюсть. При этом все суетились вокруг еще одного корреспондента, перебравшего водки и, по общему мнению, умирающего. Имени его никто не знал, он был из новеньких, в Чечне первый раз и, видимо, еще не изучил свою норму. Либо паленая осетинская водка так повлияла на неподготовленный организм. В госпиталь по ночному Грозному, ясное дело, никто его не повезет. По всему видно, что у новенького острая алкогольная интоксикация и без медицинской помощи он может и вправду загнуться. Вот так бесславно, не от злой чеченской пули, а в собственной блевотине из кильки и тушенки. Стали искать врача. Наконец пришел пьяный военный фельдшер Серега, который долго искал у корреспондента вены, чтобы поставить капельницу с гемодезом для очистки крови.

— Вены говно, — авторитетно заявил фельдшер после двух неудачных попыток попасть иглой в кровеносный сосуд, причинив «умирающему» еще больше страданий, — у него их вообще нет.

— Как же нет? — удивился какой-то техник в крупных очках, работающий на дециметровом канале. — Вены есть у всех, по ним кровь течет!

— А у него нет! — сказал фельдшер и сделал еще одну попытку, на этот раз удачную.

Минут через сорок больной стал приходить в себя. На коротком стихийном собрании было решено: в Москву доложить, что видеоинженер Пауков, которому Зуйкин сломал челюсть (кстати, они лучшие друзья), упал с бэтээра. Так он еще и страховку получит. Отравившемуся с непривычки корреспонденту надо пару дней отлежаться. Поэтому, чтобы Москва его не доставала, завтра необходимо сообщить на его канал, что корреспондент с группой героически уехали вместе с зелеными человечками в горы искать боевиков. На том и порешили.

Что делается в ТВ-юрте, здесь и остается. Однажды от нашего телеканала пытался доехать до Грозного с проверкой один чиновник. Посмотреть, как тут дела с дисциплиной и расходованием командировочных денег. Долетев до Минвод, посмотрев на бородачей да на местный колорит, он, не выходя из здания аэропорта, взял обратный билет и на том же самолете вернулся в Москву. Больше проверок не было.

Наконец в ТВ-юрте наступила тишина. По традиции все помолились: «Спасибо, Господи, что дал нам прожить еще один день» и «Дай Бог, чтобы всегда наши потери были такими, как сегодня». Это имелись в виду сломанная челюсть видеоинженера Паукова и отравление водкой новенького корреспондента. Завтра все разъедутся по своим заданиям. Репортажи из мест, где люди убивают друг друга, на Планете всегда выходят в эфир первыми. Земляне ждут кровавых подробностей.

* * *

Вертушка догорала на земле, когда мы к ней подскочили. Ясно, что из экипажа никто не выжил. Треском сухих поленьев взрываются патроны из боекомплекта. Второй сбитый вертолет не видно, он упал за многоэтажками, на окраине Грозного.

Мы уже подъезжали к Ханкале, где располагается штаб группировки федеральных войск, чтобы записать интервью с военными об обстановке, когда сразу две ракеты ударили по находящимся в воздухе где-то над Октябрьским районом Грозного вертолетам «Ми-8». Один из них пытался дотянуть до аэродрома, но рухнул факелом недалеко от нас и взорвался, развалившись на куски.

Пашка Гусев снимает «с плеча» догорающую машину, пока Иван возится со штативом. Чеченец Юсуф, машину которого мы арендовали сегодня, боязливо смотрит в небо, где показались два боевых «крокодила». Со стороны траншей, окружающих ханкалинскую базу, к нам бегут двое военных в касках. Они что-то кричат и машут руками, одновременно пытаясь придерживать тяжелые армейские бронежилеты, которые почему-то не застегнуты, а просто накинуты сверху и при беге бьют им по яйцам. Ноги военных вязнут в жирной и липкой, как трясина, чеченской грязи. Я понимаю, что нам хотят испортить эксклюзив, и говорю Гусю, чтобы торопился, наснимал как можно больше планов. А Ивана прошу приготовить на всякий случай «левую» кассету, чтобы отдать федералам вместо той, на которую идет съемка, если будут отбирать. Мы всегда так делаем.

«Крокодилы» отстреливают тепловые ракеты на случай, если боевики ударят из ПЗРК и по ним тоже. Ракетными залпами боевые машины выжигают «зеленку» перед аэродромом, в которой могли прятаться боевики, сбившие вертушки. Только в декабре вместо цветущей зелени — заснеженные холмы, сухие кустарники да голые деревья алычи. Один за другим пилоты двух «рептилий» заходят на курс, вымещая на клочке земли всю бесполезную теперь злобу за погибших товарищей. Ракеты огненными смерчами вздымают комья грязи, вырывают с корнями деревья. Трещат пулеметы, выбивая свинцовым ливнем грязно-белые фонтаны.

Наш водитель Юсуф — чеченец, которого рекомендовал Лема на сегодняшний день вместо себя, как человека надежного, что-то кричит мне и показывает пальцем вверх. Теперь я вижу, что один из вертолетов изменил курс и заходит прямо на нас. Смотрю на треногу, на которой Гусь уже установил камеру. Объективом он целится в вертолеты. И тут до меня дошло. Вертолетчики приняли нас за боевиков с ракетой, увидев направленную на них какую-то хрень на треноге. Один оператор нашей телекомпании уже погиб таким образом. Его по ошибке расстреляли с воздуха федералы.

Вертолет зашел на боевой курс и теперь, резко снизившись, несется к нам. Понял все и Иван. Не сговариваясь, мы сбиваем Гуся вместе с камерой и штативом, тащим к обочине, к заваленной снегом траншее, местами поросшей сухим бурьяном. Юсуф бросается прочь от своей синей «семерки». Оборачиваюсь — вертолет несется так низко, что сквозь стекло кабины видно бледное лицо пилота. На нем играют желваки размером с кулак. Оглушив шумом винтов и пулеметным треском, подняв метель, «крокодил» промчался прямо над нами, затем стал набирать высоту, делая новый заход.

Вдруг совсем рядом из снежной пыли донесся отчетливый, невероятно затейливый русский мат. По шкале матерной «этажности» или по десятибалльной я оценил его на твердую десятку. Прозвучавшая фраза заняла бы достойное место в коллекции любого филолога-фольклориста. Это наконец-то добежали до нас со стороны штаба двое военных. Они с разбега ухнули в траншею, едва не упав на камеру, которую Гусь в крайний момент прижал к груди.

— Передайте дельфину, это карандашики! Это карандашики, сообщите дельфину! Отставить стрельбу! — кричит в рацию один из военных, капитан.