Милая обманщица - Валери Боумен

– Вы прекрасно танцуете, мисс Банбери, – произнес Джулиан.

Вот оно – напоминание о том, что он не знает, кто она такая.

– Благодарю. А вы… э…

– Нет? – Джулиан улыбнулся.

– Ну что вы. Я бы никогда…

– Не волнуйтесь. Никто еще не удостаивал меня звания непревзойденного танцора. Ну, или хотя бы опытного. Сестра научила меня вальсу пару дней назад – на случай, если мне понадобятся такого рода умения. – Джулиан широко улыбнулся. – И я очень горжусь тем, что не отдавил вам ноги.

– Для меня честь танцевать с вами, капитан. – Касс сосредоточилась на том, чтобы запомнить ощущение тугих мышц под своими пальцами и шорох шерстяной ткани под перчатками.

– К сожалению, в армии не было возможности попрактиковаться в танцах. Наверное, мне все же стоило посетить бал герцогини Ричмонд.

Касс прикрыла глаза, с наслаждением вдыхая аромат одеколона Джулиана. До самой смерти она не забудет этот запах свежести, ведь он навсегда запечатлелся в ее памяти семь лет назад, когда Джулиан был близок к тому, чтобы…

– Что вы сказали? – Господи, она совершенно утратила ощущение реальности и только теперь осознала, что Джулиан задал ей какой-то вопрос.

– Я спросил, как давно вы знакомы с леди Уортинг.

– Ах, Люси. Я знаю ее…

Джулиан сдвинул брови.

– Ее зовут Люси?

– Да, а что?

– Просто… – Джулиан покачал головой. – Не обращайте внимания. Извините, я вас перебил. Так что вы говорили?

– Мы знакомы с самого детства. – Касс охватила тревога. Она не могла признаться, что они с Люси жили по соседству, ведь Джулиан, возможно, мог начать расспрашивать ее о родителях и о том, где они живут. Необходимо сменить тему. И немедленно.

– Как дела у Дафны? – поспешно спросила Касс.

– У моей сестры? Откуда вы ее знаете?

– О… я… Люси упоминала ее имя. Она ваша младшая сестра, верно? – Касс едва не застонала. Господи, какая же она глупая. Сменить одну неудобную тему на другую. Да, она действительно не умела лгать. Подобные сложности ей попросту не по плечу. Черт. Черт. Черт.

– Да. Сейчас Дафна в Лондоне с моей матерью.

– Она слишком юна для выходов в свет? – Касс пришлось притвориться, будто ей неизвестен возраст Дафны, дабы ложь выглядела более убедительно. А ведь она присутствовала на дебютном балу Дафны. Тогда они стащили немного шампанского, а потом, глупо хихикая, прятались за большой пальмой в кадке от отвратительно грубого и дурно пахнущего лорда Монтероя, вознамерившегося пригласить их обеих на танец.

– Вовсе нет. Ее дебют состоялся в прошлом сезоне, – возразил Джулиан.

– У нее уже есть жених? – продолжала задавать вопросы Касс, снова сделав вид, будто ей неизвестно, насколько безразлично Дафна относится к завидным лондонским женихам.

– Пока нет, – ответил Джулиан.

– Беспокоиться не о чем. Еще есть время. Я, например, выхожу в свет уже пять сезонов. – Касс поморщилась. Если бы они сейчас не танцевали, она непременно бы зажала рот рукой. Ведь это Кассандра Монро выходила в свет пять сезонов подряд. Хотя Пэйшенс Банбери, очевидно, тоже.

Музыка внезапно закончилась, и Касс судорожно вздохнула. Нужно перестать говорить о знакомых им обоим людях, возрасте и сезонах. Нужно повернуть беседу так, чтобы Джулиан говорил о себе. Так будет гораздо безопаснее. Она зашла уже так далеко и осмелела настолько, что была готова спросить Джулиана еще кое о чем. Кассандра давно хотела задать ему этот вопрос, но не решалась, хотя и не могла объяснить почему. Странно, но маска Пэйшенс Банбери наконец позволила ей это сделать.

– Могу я спросить вас кое о чем, капитан Свифт? – произнесла Касс, мысленно порадовавшись тому, что ее голос не сорвался.

Джулиан слегка наклонил голову и заинтересованно посмотрел на свою собеседницу.

– Конечно, мисс Банбери.

Собравшись с силами, Касс заглянула ему в глаза.

– Что было на войне хуже всего?

Джулиан прищурился и сжал губы, однако его ответ не заставил себя ждать.

– Осознание того, насколько несправедлива жизнь. – Он не задумался ни на секунду. Ответ слетел с его языка быстро и легко, как если бы он произносил эти слова каждый день. И, возможно, так оно и было.

Касс лишь кивнула в ответ. Жизнь действительно несправедлива. С этим она не могла не согласиться.

Джулиан вошел в отведенную ему гостевую комнату, развязал галстук, расстегнул несколько верхних пуговиц и потер шею. Наконец он мог свободно дышать. На протяжении последних семи лет Джулиан привык носить униформу. Вернувшись же в Англию и оказавшись в светском обществе, он был вынужден позаимствовать несколько костюмов брата, а с ними – и похожих на удавки галстуков. Как долго ему придется к ним привыкать?

Перед тем как подняться к себе, он взял с подноса у пробегавшего мимо лакея бокал бренди. По этому напитку Свифт скучал больше всего. Да, бренди производили во Франции, но Джулиан никогда не пил его, находясь там.

Он сделал глоток. Его мысли вернулись к только что закончившемуся вечеру. Мисс Банбери. Пэйшенс. Джулиан никак не мог выбросить из головы ее образ. Она казалась настоящим божеством. Мечтой любого мужчины. Однако ее спокойствие и уравновешенность удивили Джулиана. Большинство знакомых ему леди болтало без умолку, рассуждая о побрякушках, званых ужинах и балах. Например, его сестра обожала балы и никогда не сидела на месте. Очевидно, Пенелопа была такой же. Ведь ее усидчивости не хватало даже на то, чтобы написать коротенькое письмо, не говоря уже о длинных и содержательных. Если честно, Джулиан знал только одну такую же спокойную и задумчивую девушку, как мисс Банбери. Ею была… Кассандра.

Мисс Банбери спросила, что было хуже всего на войне. По дороге домой и в самом Лондоне Джулиану задавали этот вопрос бесчисленное количество раз. Но он всегда отвечал на него в своей спокойной и бесстрастной манере:

– Я просто рад, что вернулся домой.

Никто не смог бы понять, в каком аду он побывал. Да никто и не хотел этого понимать. Всем были нужны лишь общие слова, чтобы потом похвастаться знакомством с вернувшимся с войны ветераном. Однако никто не испытывал желания узнать о запахе свежей теплой крови, грязи, криках умирающих и страхе, который, казалось, навечно пропитал душу и неизвестно, где начинался и заканчивался. Никто не хотел об этом слышать. Поэтому Джулиан давал тот ответ, которого от него все ждали. Спокойное уверение в том, что жизнь после войны существует. Что выжить можно. Вот кем он был для своих соотечественников – выжившим, и Джулиан играл отведенную ему роль.

Однако когда этот же вопрос задала ему Пэйшенс Банбери, глядя на него своими светящимися изнутри голубыми глазами, Джулиан совершенно неожиданно для себя сказал правду. Хуже всего на войне было осознание того, насколько несправедлива жизнь. Разве справедливо, что Дэвид Ковингтон умер? Что тело этого молодого человека покоилось теперь в чужой земле, в то время как мать не переставала оплакивать его? Дэвид был ее единственным сыном. И смерть не должна была прийти за ним. Справедливо ли, что люди умирали от болезней, инфекций и жажды? Лишались рассудка от одуряющей жары? Справедливо ли, что Джулиану приходилось писать письма их матерям или женам, в которых он старался опустить жуткие подробности последних минут жизни их любимых? Нет. Все это было жутко несправедливо. И никогда справедливо не будет. И более всего Джулиана возмущало то обстоятельство, что он, бесполезный второй сын, был все еще жив, в то время как его брат подвергался опасности.