Дочь змеи - Мишель Пейвер

Ренн достала из мешочка со снадобьями небольшой туесок из березовой коры и смазала зашитую рану сосновой живицей.

– Соскучился по этому запаху, – признался Торак.

– Я тоже, – сказала Ренн и положила ладонь ему на колено. – Скучаю по деревьям, по лесным орехам и мясу жареного кабана.

– И по тушеному лосю с брусникой, – добавил Торак.

Они посмотрели друг другу в глаза.

– Больше всего я соскучился по тебе.

Рип и Рек с карканьем пролетели над ними в сторону пустошей.

– Почему ты не останавливаешься? – спросил Торак.

– Не знаю, – сказала Ренн, почесывая шрам на руке.

Торак рассказал ей о своем шраме на предплечье, который тоже чешется, и о том, что Волк продолжает чесать бока.

– Как думаешь, из-за чего это? Я вот уверен, что это не комары и не блохи.

– Я думала, может, это из-за моего нутра Пожирателя Душ, – сказала Ренн. – У тебя тоже это есть. И Волк ел мясо Пожирателя Душ.

– Но почему раньше такого с нами не было?

– Не знаю. У меня есть только вопросы и ни одного ответа, – печально ответила Ренн.

Торак взял ее за руки:

– Танугеак рассказала мне про загадку. Мы сможем ее решить. Вместе обязательно решим.

– Нет, Торак, нет! Пока ты со мной, ты в опасности!

– Ты же не думаешь, что я вернусь в Лес без тебя?

– А ты разве не видишь, что ничего не изменилось! Я не вынесу, если с тобой что-нибудь случится!

Когда к ним присоединился Наигинн, они все еще спорили. Пришло время поесть.

Пока они с Тораком безуспешно пытались добыть палтуса, Ренн с берега поймала трех морских окуней. Она запекла два в водорослях и потушила собранную на пустоши толстянку. Торак заметил, что она оставила ему бо́льшую часть своей рыбы и отдала всю толстянку.

Наигинн съел свою рыбу сырой, высосал мозг, а глаза и язык оставил напоследок.

– Мы предпочитаем есть сырую или протухшую еду, – с улыбкой сказал он. – Лесная еда мне никогда не нравилась. Вся эта зелень!

– Водоросли тоже зеленые, – заметил Торак. – И толстянка тоже.

– Поэтому я ее и не ем.

Почти сразу после еды он оставил Торака и Ренн одних, а сам отправился на стоянку выше по течению ручья.

Они лежали рядом каждый в своем спальном мешке. У Торака слипались глаза, и это его раздражало.

– Ты мог бы попробовать с ним поладить, – сердито сказала Ренн.

– Он слишком уж хочет понравиться и слишком много улыбается, но это ничего не значит. И он целую вечность чистил одежду.

– Это из уважения к Матери-Морю.

– Рипу и Рек он не нравится, они к нам даже не подлетали. И Волк тоже близко к нему не подходит.

– Рип и Рек линяют, из-за этого вредничают. И потом ты же знаешь, что они очень долго привыкают к чужакам. Как и Волк.

Торак повернулся на бок лицом к Ренн:

– А ты заметила, что у него странная походка? Какая-то напряженная, словно он все еще учится ходить. И левую ступню он выворачивает наружу, как утка.

Ренн нахмурилась и повернулась к нему спиной:

– Ладно, но нравится тебе или нет, он – моя родня, так что лучше научись с ним ладить.

У Торака не было никакого желания ладить с Наигинном, но он был слишком сонным, чтобы сказать это вслух.

* * *

Разбудил Торака стук града по лодке. Ренн рядом не было.

Он вылез из убежища. Костер потух. Лодка Ренн исчезла. Торак побежал к берегу. Лодка Наигинна тоже исчезла.

Подбежал Волк и выдохом извинился за то, что не разбудил: он пытался, но брат по стае слишком крепко спал.

– Ренн! – крикнул Торак, и ледяной ветер сорвал ее имя у него с губ.

Он плохо соображал и нетвердо стоял на ногах. Вспомнил, как Ренн предложила ему толстянку, а сама к ней даже не притронулась.

О, Ренн.

Что же она положила в еду, если он так крепко заснул?

Но она не только его усыпила, она сделала кое-что еще – забрала запасы еды: лепешки из лосося и кишку с кровью зубра, которые он берег с самого ухода из Леса, и обветренное мясо, которым с ним поделились Песцы.

Как же это на нее похоже – просто и при этом до жути действенно.

Теперь, чтобы выжить, ему придется рыбачить и охотиться, а она с Наигинном тем временем будет уходить все дальше и дальше.

Торак не злился на Ренн, он злился на себя. Она ведь ему сказала: «Ничего не изменилось». А его настолько поглотила неприязнь к Наигинну, что она сделала единственное, что ей оставалось. Она снова от него ушла.

Глава 12

«Что я наделала?» – с тоской подумала Ренн.

Она представила, как Торак проснулся и увидел, что ее нет рядом. Вспомнила, как он смотрел, когда нашел ее с Наигинном. Его лицо было непроницаемым. Он шел к ним, а вырезанный из кости щиток с прорезью для глаз подчеркивал подбородок и плотно сжатые губы. Во второй раз он ее ни за что не простит.

Самое странное – она понимала, что совершает страшную ошибку, и когда подмешивала снотворное зелье в толстянку, и когда будила Наигинна, и когда тайком уплывала от берега. Все это было неправильно, но она все равно это сделала. У нее было такое чувство, будто она покинула свое тело и наблюдает за собой со стороны, как за чужаком.

Наигинн перестал грести с обычной силой и поплыл рядом.

– Не могу поверить, что ты забрала его еду, – сказал он и, несомненно восхищаясь таким поступком, тряхнул головой.

– Так было надо, – сказала Ренн. – Ему придется охотиться, это единственное, что не даст ему нас нагнать.

– О, теперь он нас точно никогда не найдет.

– Ты не знаешь Торака. Он не сдается. И с ним Волк.

– И что это меняет?

– У Волка такое чутье, что он найдет меня даже в снежную бурю.

– Поверь, они нас никогда не нагонят, – сказал Наигинн и поплыл вперед.

Вскоре он свернул от берега в открытое Море и крикнул Ренн:

– Здесь киты кормятся! Держись подальше!

Спустя еще какое-то время Ренн забыла о Тораке. Море бурлило, лодки прыгали, как зайцы весной. Моевки с криками устремлялись вниз за своей долей добычи. Киты били огромными хвостами по воде, оглушая рыбу, выныривали боком, махали невероятно длинными плавниками, показывали полосатое брюхо и снова бухались в воду.

Даже после того, как место кормежки китов осталось позади, Наигинн продолжал плыть