Вспомни меня - Эми Маклеллан

Домой меня отвозит констебль Краун. Джеймс рано утром уехал – мол, нужно на работу. Я пыталась его отговорить, убедить, что шропширские водители как-нибудь обойдутся без него еще хотя бы неделю, но он твердо стоит на том, что ему будет лучше отвлечься.

Он составил для меня список дел – позвонить адвокату, в банк, в страховую компанию и местное отделение министерства труда и пенсий.

– Научись мыслить практически, тетя Сара, – замечает племянник, видя панику на моем лице. – Надо как-то оплачивать счета – нельзя упустить ничего из того, что тебе причитается.

– И когда ты успел повзрослеть? – говорю я сквозь слезы. Меня гложет чувство вины – этим должна была заниматься я, мне следовало составлять списки и помнить о практических вещах. Нельзя стать для него обузой, хватит и того, что я сидела на шее у Джоанны.

– Тяжелая жизнь на жестоких улицах Шрусбери заставила, – шутит он, криво улыбаясь.

– Оставайся всегда таким, Джеймс, – прошу я, прикладывая ладонь к его лицу. – Ты хороший мальчик. Мама так тебя любила…

После этого мы почти не говорим – нас обоих душат слезы. Я рыдаю, хоть и обещала себе, что буду держаться и не стану взваливать на него еще и свое горе. Тоже пытаясь не расплакаться, он неловко шаркает к выходу, вскидывает рюкзак на плечо и машет рукой. Прощание выходит скомканным, а я еще столько хотела сказать племяннику. Что я очень люблю его, что мы родные люди, и я позаботилась бы о нем… Он мог бы остаться со мной в Маркет-Лейтон, снова попробовать встать на ноги, пересдать те злосчастные экзамены. Он ведь умный мальчик, зачем зарывать свой талант, работая на какой-то заправке? Его просто нужно немножко подтолкнуть в нужном направлении, дать время, чтобы найти себя.

Снаружи довольно свежо, по голубому небу быстро скользят белые облака. Резкий ветер и ярко сияющее солнце становятся серьезным испытанием для моих органов чувств после стольких дней в кондиционированном, с приглушенным светом уютном коконе гостиничного номера. У меня стучат зубы – то ли от весеннего холодка, то ли от страха.

– Сейчас мы разогреем эту малышку, – обнадеживает моя сопровождающая, констебль Кейси Краун, возясь с тумблерами и кнопками у руля.

Я выдавливаю слабую улыбку, хотя внутри меня раздирает мука. С каждой милей пути все больше кажется, что дом будто притягивает нас невидимой нитью через весь город не только к месту убийства, но и назад во времени, к тому моменту, когда, едва не задушив меня саму, убийца встал перед моей сестрой и пырнул ее ножом в живот.

Машина движется по Хай-стрит мимо благотворительных магазинов, аптеки и пекарни-закусочной, возле которой слоняются несколько детей. Сердце бешено колотится. Что, если тот человек следит за домом, поджидая меня? Что, если притаился в засаде, чтобы завершить начатое? Сможет ли констебль Краун меня защитить? Однако еще больше страшит чувство потери, с которым я неизбежно столкнусь дома, понимание того, что больше никогда мне не услышать, как Джоанна подпевает радио; никогда не ворчать на нее из-за вечных сериалов или не смеяться вместе с ней над фотографиями новых моделей одежды в воскресной газете. Мы шутили, что этот бросающийся в глаза кошмар, наверное, специально создан для страдающих прозопагнозией. Никто уже никогда не будет понимать меня так, как сестра. Мы вместе научились справляться с моим расстройством и разработали систему, чтобы я могла жить нормально. К сожалению, с другими моими проблемами совладать нам не удалось…

Машина сворачивает на Чешир-роу, проезжает библиотеку и супермаркет. До дома остается не больше минуты, и я с трудом справляюсь с желанием распахнуть дверцу и выскочить наружу. Мы движемся не очень быстро, вряд ли я серьезно покалечусь. Хуже, чем сейчас, мне точно не будет…

Окно с моей стороны вдруг приоткрывается.

– Дышите глубоко, – командует Краун. – И, ради бога, если вас вырвет, постарайтесь, чтобы наружу.

Как она заметила мое состояние, если полностью сосредоточена на дороге? Впрочем, я часто замечала, что люди, которые не болтают без умолку, обычно более восприимчивы. Наверное, мозгу проще функционировать, когда не приходится сознательно генерировать словесный поток.

Наконец мы на месте. Спелдхерст-роуд, ничем не примечательный ряд домов, построенных в семидесятых. Просто коричневые коробки, хоть и неизбежно однообразные, зато с большими окнами, уютными комнатами и протяженными садиками позади. Мне всегда казалось, что наше жилище по характеру чем-то напоминает саму Джоанну. Вот и сейчас нахлынула любовь к этому месту, которое сестра изо всех сил старалась сделать нашим общим домом.

«Тут родилась наша маленькая семья», – любила говорить она, сидя закатными вечерами с бокалом вина на скамейке под плетями вьющейся розы сорта «Гертруда Джекилл». Джоанна посадила ее так, чтобы видеть пышные цветы из окна кухни за мытьем посуды. Сестра всегда старалась изменить все вокруг к лучшему. Даже меня.

– Тебя я тоже выдрессировала, – шутила она, когда я выносила мусор или разгружала посудомоечную машину.

– Ну, выдрессировать можно и собаку. А вот пробки она сумеет заменить? – откликаюсь я со смехом, довольная, что в таких вещах всегда была лучше.

– Нет, ты не домашнее животное, ты скорее как муж, только лучше – по крайней мере, не оставляешь поднятым сиденье унитаза.

– А еще нам не грозит развод, – подхватываю я, но шутка повисает в воздухе. Нам обеим не хочется думать, что мы повязаны вместе навсегда, что ничего уже не поделать.

И вот все изменилось. Вышло по формуле «пока смерть не разлучит нас». Ох, Джоанна, лучше бы на твоем месте была я!.. По щекам вновь начинают течь слезы. Я украдкой вытираю их, однако поток не уменьшается.

– Салфетки в бардачке, – доносится голос Краун.

Несколько бумажных носовых платков, пропитанных алоэ вера, быстро превращаются в мокрый комок. Краун тормозит перед домом и дает мне время успокоиться и собраться с духом. У стены, словно нанесенный ветром сугроб, белеют завернутые в целлофан букеты и букетики, тут же пара плюшевых мишек и несколько свечей.

Когда мы выбираемся из машины, я останавливаюсь взглянуть на эту дань памяти Джоанны. Я и не знала, что у нее было столько друзей. Тайком пробегаю глазами некоторые открытки – словно залезаю в чужую почту; увы, сестра уже никогда их не прочтет, так кому же они адресованы, как не мне? «Спите спокойно, дорогая леди», – детским почерком на букете дешевых гвоздик. «Боже благослови тебя, ангел на небесах». Маленький плюшевый мишка, держащий красное сердечко с надписью «Помни обо мне».

Никогда не понимала, что заставляет посторонних людей оставлять подарки погибшим. У некоторых странное отношение к трагической смерти. Лично я на их месте держалась бы как можно дальше. Интересно, было ли что-то подобное на месте гибели Роберта?

Один букет выделяется среди прочих. Прекрасные крупные желтые розы – любимые цветы сестры, – искусно упакованные в коричневую бумагу и перевязанные бечевкой. Не чета остальным, с претензией на художественность. Я наклоняюсь к кремово-белой открытке. «Покойся с миром, Джоанна. Я всегда буду помнить тебя. Саймон».