Книга Евы - Мариан Фредрикссон

Но она знала, что вот-вот потеряет его: мужчина не слышал этих важных слов.

– Что это за плоды ты там ела? – спросил он.

– Яблоки, – ответила она, – обычные яблоки. О, как я мечтаю о них, ты захватил их с собой?

– Конечно. – Адам достал яблоки, и они стали их грызть. «Он тоже их ест», – подумала она с удивлением и с некоторым беспокойством. Он никогда не был таким любителем яблок, как она, а сейчас взял два.

И вдруг испугалась:

– Мы что, не будем спать? Я так устала.

– Конечно, – сказал он, и в его голосе вновь зазвучала нежность.

Он развел огонь, устроил постель, она легла на его руку, и это было здорово.

«Только бы он не съел яблоки именно в этот вечер», – подумала она. Но сон уже сморил ее. Она была слишком усталой.

Она проснулась посреди ночи и увидела, что муж: сидит у огня, подкладывая новую охапку дров. Хотела ли она вновь отдаться сну? Совсем ли пробудилась? И вдруг она услышала странные звуки.

Он плакал, не было никакого сомнения в том, что он плакал. Теперь и у него наступили тяжелые минуты, начались воспоминания. «Шаман», – подумала она, поднялась, подошла к нему, обняла, хотела утешить.

Но он тихонько отстранился от нее и сказал:

– Хорошо, что ты проснулась. Хочешь рассказывать сейчас?

Это прозвучало как приказ, и она вдруг устало подумала: «Я не могу защитить его. Лучше пусть узнает».

Она рассказывала обстоятельно, следя за тем, чтобы не пропустить ни одной детали: про рану на руке, про огромного зверя на равнине, про ночь на дереве у реки, про кошку, трущуюся о ствол дерева.

Муж путался за нее, жал ей руки, восхищался:

– Здорово, какая ты умница!

Это дало передышку, они поговорили немного о диких животных, об огниве – как хорошо, что она захватила его с собой. Вспомнили Эмера. Еще передышка. Она передала привет от Эмера, рассказала, как нашла защиту от дождя у скотоводов; а он говорил о своем беспокойстве, которое испытывал при виде дождевых туч над равниной за вечер до этого, и как он испугался, что ей придется идти под проливным дождем.

Они поели хлеба, согрели немного воды; рассвет еле брезжил, и они продрогли от предутренней прохлады.

Но потом она была вынуждена говорить дальше, описать сплетенный ею небольшой плот, переправу через реку. И вот она дошла до Белого Света.

– Странно, ты ничего не выдумываешь, – сказал муж.

Она видела, что он начинает вспоминать, пытается удержать то, что пробудилось ее рассказом в глубине его подсознания.

Итак, она достигла заветных лесов. Забыв всякую осторожность, она живо и возбужденно стала рассказывать о детях стаи, о молодой матери, о том, что вспомнила свою умершую девочку, о слезах…

Муж жадно внимал каждому ее слову. Тем временем она уже говорила о послеполуденном сне стаи, об изнасилованиях, палке и фаллосе вожака, об испарениях, поднимавшихся из земли. Адам побледнел.

– О Боже! – закричал он. – О Боже, да, это было именно так. – Глаза его сверкнули. – Молчи, женщина, я больше не в силах. – И сразу же с той же дикой злобой: – Продолжай, продолжай!

И она продолжала. Сны о мертвых детях его не интересовали, но когда она поведала ему о старухе, которая была ее одногодкой и единственной, кто выжил из тех прошлых лет, он кивнул:

– Да, какое-то наказание они должны получить за свою безбожную жизнь. Они заслужили раннюю смерть.

Она не решалась протестовать.

– Продолжай.

Она рассказала о матери, он оставался спокойным, слушал внимательно. И она решилась спросить:

– Ты помнишь ее?

– Да, она была добра ко мне.

– Когда?

– Я не помню, продолжай!

Дальше уже нельзя было уклоняться, теперь ее повесть вела их прямым путем к хижине шамана, в то давно миновавшее засушливое лето. Мужчина лег, закрыл лицо руками, тело застыло в напряжении, несмотря на кажущийся покой.

Хижина, их первая встреча, разговор между шаманом и матерью, возвращение к стае – никакой реакции. Он был почти бездыханным: можно было подумать, что он спит.

Сейчас она испугалась, остаток истории был сухим и трещал как дрова: ребенок, который умер, возвращение к матери в хижину, бегство. Мальчик, стоявший там и говоривший: «Я пойду с тобой».

Весь обратный путь она несла это воспоминание, как драгоценность: этот чудный мальчик выбрал именно ее. Он отказался от всего ради их любви, так думала она тогда.

И только сейчас до нее дошел ответ на вчерашний вопрос: почему Адам не хотел помнить шамана?

Она вздрогнула, когда он вскочил на ноги быстро, как зверь, на которого напали.

– Это ты завлекла меня, – закричал он. – Все это твоя ошибка, сатанинская шлюха. Будь ты проклята, проклята!

Она тоже поднялась, открыла рот, чтобы возразить, защититься от его несправедливости. И тут он что есть силы ударил ее по лицу, она отлетела в сторону и упала плашмя, разбив о камни лицо и колени.

Потом она почувствовала, что из носа и рта течет кровь, поползла к водопаду, пытаясь отмыться.

Но кровь продолжала бежать, и она легла на землю, подумав: «Ладно, хорошо, пусть вся жизнь вытечет из меня. Сейчас все кончено. У меня нет больше сил, чтобы жить ради…»

Боль в коленях, в голове. «Все стало ошибкой, – думала она. – Сейчас я усну навсегда, тот, кто думает о смерти, получает ее».

Она очнулась от того, что почувствовала: муж стоит возле нее на коленях с чистой водой, чтобы промыть раны, и с листом подорожника, таким большим и широким, что мог закрыть рот и щеки. Кровь больше не шла, но глаза открыть было невозможно. «Заплыли», – подумала Ева. Она слышала, что муж: плачет, и попыталась приподнять веки, чтобы увидеть его, но не смогла.

– Ты можешь есть? – спросил он.

Она попробовала провести языком по зубам, – они остались на месте, – кивнула. Он дал ей воды и кусочек размоченного хлеба. Она с трудом проглотила.

– Хочешь сказать что-нибудь?

Она почти незаметно покачала головой; чувствовала она себя плохо, ее тошнило. Так она пролежала целый день; муж менял повязки, прикладывая холодные как лед подорожники, намоченные под водопадом.

К вечеру опухоль чуть-чуть спала, и она смогла открыть глаза и посмотреть на мужа.

Он постарел. За один день вчерашний мальчик превратился в старого мужчину.

Потом она уснула.

На следующее утро ей стало лучше, она могла уже шевелиться. Усталые глаза мужа следили за малейшим движением ее лица.