В обличье вепря - Лоуренс Норфолк

Он остановился. Перевел дыхание и опять толкнул тело вверх. Впереди, возле места, где из-под почвы глядел выход известняковой породы, русло загибалось влево. Он протянул свое тело мимо очередного препятствия. Неужели колючая поросль стала чуть менее плотной, чем раньше? Солнце вроде бы стало светить ярче.

Крыша сумеречного мирка распахнулась настежь. Единый миг — и не осталось ничего, кроме русла ручья, края которого сходились все ближе и ближе, пока не превратились в плотную тень, и вот уже он раздвигает спутанный травяной занавес, поднимается и встает на ноги на месте, сплошь залитом солнцем.

Он выбрался на небольшой уступ, отходивший в сторону от основного скального массива. Утес поднимался еще выше, его прорезали трещины, из которых сочилась вода, сбегала вниз и собиралась в лужицы между плотными дерновинами, сплошь поросшими густой сочной травой. По обе стороны — глубокие обрывы. Воздух здесь более разреженный и прохладный. Он посмотрел вниз, на лагуну. Никакого движения, если не считать птицы, парящей вдоль береговой линии. Он повернулся и посмотрел вверх, на утес, прикрыв глаза ладонью от солнечного света, отраженного белой каменной стеной. У подножия были удобные выступы и впадины, но выше утес казался ровным и гладким. Он подумал о глине, выстилавшей русло ручья, на которой никто и ничто не оставило отпечатка. Кроме него самого.

Он начал черпать воду из мелких травяных луж и смывать с себя глину. Неужели Мелеагр, доверившийся чутью своих собак, оказался прав, а он — не прав? Неужели сыновья Фестия спустились к лагуне и успели уйти по воде настолько далеко, чтобы напрочь оторваться от преследующего их отряда? Несмотря на всю жару и весь здешний солнечный свет, это ночная охота, погоня за добычей по местности, где тропинки двоятся, плетут петли и норовят завести в ловушку. Истинным всегда окажется тот след, который менее всего похож на истинный. И даже сама добыча, за которой он гонится, — тоже обман: оборотень, призрак. Сыновья Фестия были охотниками, стали дичью, наживкой для вепря, который сам вскоре займет их место. Они вели к зверю, а зверь — еще того дальше, будучи символом главной, окончательной добычи.

Прохладная вода покраснела от смытой с кожи глины, стала красной, как та, утренняя вода после ночной резни. Он нахмурился, вспомнив смех Анкея и тело Аталанты, которая ничтоже сумняшеся нагнулась и окунула голову в подкрашенную кровью жидкость. Когда она выпрямилась, кровь убитых ночью зверей и людей как будто ударила ей в лицо. Она ничего не сказала, мысли ее обратились к его обласканному солнцем двойнику. А впрочем, кто ее знает. Она отвернулась и принялась высматривать других выживших, а Анкей отвел его в сторону, сообщить, что рассказывают про нее далеко не всю правду. Рек и Хюлей попытались овладеть ею в лесах Аркадии, это действительно так, вот только она их не застрелила. Охотница отшвырнула лук в сторону; девственница изобразила ответную страсть. А затем, когда они распалились уже вовсю, продолжил Анкей, она оторвала им детородные органы. Вопли кентавров эхом отдавались в горных долинах, а она все гнала их и мучила, не давая ни минуты роздыха, пока они не истекли кровью. Она нетронута потому, что никто не может до нее дотронуться. И Анкей опять расхохотался, увидев выражение его лица. Только вепрь заставит ее отдаться победителю.

Он заглянул со скалы вниз, в пропасти по обе стороны от нее, в два крутых желоба, будто продавленных гигантом, съехавшим на пятках с Аракинфа. Финальные отпечатки были скрыты густой кустарниковой порослью. Он обратил внимание на груды камней: зимние морозы выламывают их каждый год из скалы и заставляют скатываться вниз. Он почувствовал, как тяжелеют ноги, как застывают коленные и голеностопные суставы. Долго стоять на месте ему нельзя. Бугристые выступы на поверхности утеса уводили и вправо, и влево, потом пропадали. Какую сторону выбрать? Он представил себе, как висит на скале и у него тают силы, а он никак не может решить, повернуть ему назад или двигаться дальше, как соскальзывают с камня кончики пальцев и как откидывается наконец спиной вперед, в разреженную пустоту.

Он вспомнил отдаленный, тонкой ниточкой повисший в воздухе крик, который заставил их сегодня утром поднять головы и посмотреть вверх. Тогда он будто бы пытался что-то вспомнить, но событие пряталось не в прошлом, а в будущем, в его будущем: здесь. Крик утром был человеческий. Он прищурился против света и еще раз посмотрел вниз. Один из сыновей Фестия тронулся сегодня утром в путь вместе с братьями, полз вместе с ними по глинистому руслу ручья, потом отдыхал здесь, на этой площадке, а потом полез вверх. Но выбился из сил, или поскользнулся, или потерял голову. Он упал и в данный момент представлял собой всего лишь бурое пятно крови, запекшееся далеко внизу на большой известняковой глыбе.

Меланион перевел взгляд с крохотной фигурки мертвого человека на поверхность утеса. Сыновья Фестия ушли отсюда вверх. Один сорвался. Но восемь выжили. Он закинул копье на ременной петле за спину и начал карабкаться за ними следом.

* * *

Позади осталось озеро — и тростниковые заросли. Перед ними была расселина в скале, вход в каньон. Охотники протиснулись между стволами деревьев, заплетшими устье ущелья. Впереди лежало вырезанное в белом камне русло, вкрай затопленное ярким светом солнца. Посередине дно было выпуклым, и потому тамарисковая поросль и пучки травы расползлись ближе к стенам, где их корни могли найти опору в кучах голышей и галечника или уцепиться за трещины в камне.

Стены были гладкими на высоту человеческого роста; выше камень начинал идти трещинами. Еще выше нависали неровные скальные выступы — так, словно из тела горы выдрали широкую прядь сухожилия, оставив отверстую рану, которую солнце спекло в камень. Чуть дальше впереди ущелье уходило к северу, и западная стена окутывала камень плотным темным покрывалом, непроницаемым для них, напрочь ослепленных солнцем.

Так что первая струйка воды, которая пробилась сквозь тиль и невысокие груды гальки в тени западной стены ущелья, между протянутыми к ней жадными корнями деревьев и то сочилась по поверхности камня, то ныряла в трещины, оставалась незамеченной до тех пор, пока не начала журчать, окатывая более крупные камни, и звук этот не заставил их опуститься на колени и утолить жажду.

Аура лакала из проточной лужицы, образовавшейся возле высокого гладкого валуна; когда она склоняла набок голову, видны были желтые зубы и быстрый розовый язык. Тень была — как прохладный бальзам. Аталанта сложила ладони лодочкой и зачерпнула воды, которая тут же потекла по рукам и закапала с локтей. Кожа помнила куда более быстрые ручьи, пенные и холодные. Она подняла голову. Ближе всех к ней был Анкей, который скорчился чуть ниже по течению и наклонился вперед, чтобы окунуть лицо в воду. Все прочие — много дальше. Они отложили оружие в сторону и зачерпывали воду руками, все, кроме Терсита, который лежал ничком, и Линкея, который то приближался к ручейку, то снова отступал, шаг вперед, шаг назад, до тех пор, пока брат не нагнул ему голову и не плеснул воды в раскрытый рот. Собаки Мелеагра сидели и ждали команды хозяина, которая последовала только после того, как люди напились вдосталь, и они тут же подскочили к воде и начали жадно ее лакать.