В обличье вепря - Лоуренс Норфолк

Но здесь перед ней был тот красный цвет, который поджидал ее в самом конце каждой удачной охоты, когда ее рука взлетала и падала по четко выверенной дуге, в конечной точке которой находилась подрагивающая шея жертвы. Потом шла кровь. Ручьи Аркадии тоже потекли красным, когда ей в добычу достались Хюлей и Рек, так что некий человек, стоящий ниже по течению, тоже, наверное, мог заметить алый язык, который пятнает воду и скользит мимо его ног, и удивиться, и начать прикидывать, чья это смерть плывет мимо, — точно так же, как прикидывает сейчас она сама. С той разницей, что здесь и сейчас никакой загадки нет, ибо жизни, расплывающиеся у нее на глазах красной взвесью, принадлежать могли только тем двоим, что ушли вперед: Пелею и Акасту. Вепрь должен быть совсем рядом, сообразила она. Она вскочила на ноги и крикнула бы, если бы крик не застыл у нее в горле.

По ущелью катился глухой слитный грохот. Он эхом отразился от стен, и на какое-то мгновение показалось, что замер. Но потом он опять стал громче, на новой, басовой ноте, и двинулся в их сторону, и ошарашенная Аталанта успела понять только одно: что это не зверь, на которого они охотятся. Подобного звука она никогда раньше не слышала.

Водяной холм вырвался из-за поворота, ударился о стену, разбился и опал. На долю секунды он словно застыл, потом собрался и покатился в их сторону. Она увидела, как Мелеагр встал, не веря своим глазам, и застыл в нерешительности, пока ее высокий крик не вывел его из транса. Собственный голос показался ей чужим. Прочие тоже начали подниматься, хватаясь за оружие, кто-то побежал вниз по ущелью, кто-то попытался забраться на стену. Аура стояла на всех четырех. Аталанта подхватила свой лук и отскочила от ручья подальше, выискивая, за что уцепиться, — а по руслу уже неслась мутная волна. Она глотнула воздуха и плотно прижалась к скале, напрягшись изо всех сил в ожидании удара.

Но удара не последовало. Она почувствовала, как самая верхняя часть волны окатила ей щиколотки и схлынула. Поток сник. Она увидела, как далеко позади откашливаются и отплевываются Нестор, Феникс и Терсит. Линкей и его свита поднимались на ноги, вымокшие, но невредимые. Она обернулась. Анкей вытирал секиру, а Теламон — копье своего брата. Или — своего мертвого брата. Все прочие выжимали воду из хитонов, на лицах озадаченность и облегчение — на всех, кроме одного. Мелеагр смотрел прямо на нее, но лицо его ровным счетом ничего не выражало. Судя по всему, он не видел ни ее, ни кого бы то ни было другого. Он слушал.

И тут она тоже услышала тот же звук, что и прежде. На сей раз он гудел на еще более низкой ноте, и исходил этот звук из пасти, чьи зубы пережевывают камни, а распухший язык молотит оземь и гонит перед собой мощную воздушную волну. Аталанта учуяла запах речных водорослей, земли и глины. Она подняла голову вверх, прикидывая, как высоко ей нужно забраться, чтобы ее не накрыло волной. Аура прижалась к ее ногам и зарычала. Шум приближающегося потока звучал все басовитее и громче, потом вдруг взлетел на ноту выше.

В нижней части ущелья Феникс бросил Терсита и бежал к стене. Нестор остался на месте и пытался взвалить раненого себе на плечи. Или, может быть, это раненый не хотел его отпускать? Они боролись, цепляясь друг за друга. Тесей и Пирифой остались возле двоих братьев, но Ид отчаянными жестами гнал их прочь. Звук резонансом отозвался в ее костях, атака началась. Она прыгнула вверх и почувствовала, как рука зацепилась за что-то. В голове не осталось ничего, кроме грохота надвигающегося потока, который навалится на них сплошной стеной жидкой грязи, ощетинившись стволами деревьев, катя перед собой валуны, сметая все на своем пути. Она отвернулась и прижалась щекой к камню. Услышала тупой удар, когда волна прошла поворот. Увидела, как Тесей и Пирифой отказались от своей безнадежной задачи и бросились к стене, размахивая на бегу оружием. Сделала глубокий вдох. Потом увидела, как Ид устраивает понадежнее ноги, подхватывает Линкея и поднимает его над головой, будто надеется таким образом вынести его из беды. Он стоял, придавленный к земле телом брата, — одинокая колонна, которая осталась поддерживать фронтон немыслимого храма; он отказывался бежать, хотя из презрения ли к судьбе или из приятия оной, она не поняла, и понять это ей было уже не суждено, потому что в этот самый момент на нее обрушилась волна и больше она ничего не видела.

* * *

Кровь, высыхая, делается черной, а потом выцветает в бурый. Его проводником был нисходящий звук — крик мертвого человека, пятно на камне. Одному человеку не удалось подняться там, где ему, Меланиону, пока что подниматься удавалось. Этот человек умер там, внизу, на камнях. Он мог сорваться с точки более низкой или более высокой, с точки, до которой Меланиону еще только предстояло добраться, но которая ждала его, как закрытая ловчая яма ждет ни о чем не подозревающую жертву. Гладкий навес остановит его где-нибудь чуть выше того места, откуда возвращение еще возможно, и он застрянет между небом и землей, пойманный в ловушку собственной несостоятельности и собственных — слабеющих — сил; если сорвешься отсюда, разобьешься точно так же, как если сорвешься оттуда. Подушечки его пальцев оглаживали грубую шкуру горы. Он должен использовать руки как рабочий инструмент. Место, где он мог существовать, сделалось невероятно узким: тонкая щель, стены которой сделаны из камня и воздуха. Перед ним — лицо скалы. За спиной — падение.

О чем еще думать, когда карабкаешься вверх.

Ниже его остались охотники, которых он покинул, выше его — сыновья Фестия. Дул легкий ветерок, который остужал поверхность кожи, при том, что солнце жгло. Руки и ноги — тупые клинья, которые он вгоняет в камень. Тело повисает на них, потом вытягивает, потом загоняет снова. Он двигался в неровном ритме. За сыновьями Фестия — иное существо, которое идет по их следу и ни о чем другом не может думать: ночной охотник, обитающий меж собственным желанием и удовлетворением оного.

Однако желания ночного охотника весьма разнообразны и охота — дело непростое, он странным образом вытягивает и совмещает части тела, так что костяшки левой руки подпирают правую ступню, а встрявшее меж ними тело скользит дугой, напрягая мускул за мускулом, пока не переберет их все до единого, а затем, секундой позже, щека прижимается к камню и удерживает крохотную толику просевшего чуть ниже веса — веса, который тянет его в пустоту, покуда сочлененные между собой куски его тела липнут к камню и цепляются за него, ослабляют хватку и медленно перемещаются по шершавому боку горы. Покой скалы — сплошной обман; это река, и половодье смыло все мосты. Она в момент сорвет его с обломков свай и понесет вниз по течению, стоит только ноге на мгновение потерять опору. И сколь малую толику от него она принимает — пальцы на руках и ногах — в трещины и узкие морщины, расчертившие лицо скалы, драгоценные островки безопасности, уцепившись за которые он зависал в воздухе: на самой стремнине, которая с готовностью подхватит его и унесет далеко вниз, к точке покоя.

Он начал подъем в полдень, и усталость уже давала о себе знать.

Слева показалась удобная трещина. Она вела к еще более широкой щели, которая, судя по всему, поднималась вверх по достаточно крутой диагонали. Он дважды пытался дотянуться до нее, и оба раза гладкая каменная поверхность вокруг щели заставляла его отступить. Она уходила в сторону от него и, когда он забрался немного повыше, чтобы попробовать еще раз, оказалась еще того дальше. Весь его вес держался на одной ноге. Он поднял руку и принялся нащупывать опору где-нибудь над головой. Ничего. Он переместил ногу и попробовал еще раз.