В обличье вепря - Лоуренс Норфолк

* * *

Они вошли в город через южные ворота и нашли пустые улицы, беспросветный лабиринт. Город, обещанный им, скрывал внутри себя другой город, опустошенный и разграбленный. Они двигались по улицам Калидона, вслушиваясь и вглядываясь в окружающую темноту, и тени, которые набухали вне пределов их зрения, тоже подслушивали и подглядывали за ними. Их страхи были — страхи охотников, которые молча идут по следу или ждут в засаде, взяв оружие на изготовку; в последний момент перед решающим ударом они видят собственное отражение в зрачках жертвы и в следующий миг чувствуют, как ее страх дрожью передается по древку копья. Герои шли бесшумно, и каждый слушал, как собираются вокруг темные твари. Они уже опознали еще одну из возможных будущих судеб. Ничего охотник не боится так, как охоты на самого себя.

* * *

Мерцающие красные точки дрейфовали в темноте у них над головами, перемигиваясь, исчезая и появляясь снова, сопровождая их молчаливое шествие к святилищу, которое стояло на высоком месте в северной части города. Войдя в узкий, огороженный высокими стенами проулок, собаки Мелеагра начали лаять. Герои ускорили шаг. Теперь они шли слишком тесно, так что от оружия при случае не будет никакого толку, и предощущение того, что вот-вот должно случиться, охватило их, заставив колебаться между желанием двигаться вперед и желанием отступить. Куда? Аталанта посмотрела вверх. За глазами набухли тела, выстроившись вдоль крыш и справа и слева. Те, кто шел впереди колонны, развернулись и начали протискиваться назад между теми, кто шел следом. Те, кто пытался по-прежнему идти вперед, напирали. Кто-то крикнул, призывая к порядку, а секундой позже началась атака, сверху, с обеих сторон.

Беспорядок, хаос, бессмысленная свалка. Крик первой жертвы, и следом — паника. В этом месте одержать победу охотники не могли и потому рассыпались, обессиленные первым же натиском, попытались снова собраться, не сумели. Одна группа продолжила пробиваться к святилищу. Остальные рассеялись.

Аталанта, Меланион, Анкей и киммериец обнаружили, что бегут вместе. Что-то скользнуло по ее лицу, сверху вниз. Она ударила влет. Потом — запнулась обо что-то. Она потеряла равновесие — и упала бы и осталась лежать. Рука подхватила ее под локоть и дернула вперед и вверх. И снова их четверо, и они бегут.

Город воздвиг вокруг них стены тьмы, и тяжелые тела мужчин бились друг о друга, покуда бег их не замедлился и кровь не застучала в висках. Улица стала шире и уперлась в небольшой дворик с каменной гермой в центре.

Тут Анкей пробормотал, что все они аркадяне, не обращая внимания на киммерийца, и выругал Мелеагра, предводителя, который завел своих людей в засаду.

Они встали вокруг святилища, каждый — лицом к своей четверти окружившей их непроглядной тьмы. Она понятия не имела, сколько им пришлось ждать, прежде чем послышался скрежет когтей о черепицу — враг подходил по крышам. Она смотрела, как зажигаются вокруг раскаленные булавочные головки глаз. Шесть, восемь, десять, двенадцать. Она нацепила напалечник и потянулась за первой стрелой.

Киммериец пускал стрелу за стрелой, пока ни одной не осталось, потом снял с лука тетиву и соорудил удавку. На него они и набросились. Меланион рванулся было к нему на подмогу, и она услышала, как ее собственный голос смешался с голосом Анкея — двойной лающий окрик, чтобы стоял, где стоит. Два резких крика боли, потом киммерийца не стало — и краткая передышка для троих оставшихся, пока запах свежей крови оттянул на себя всю стаю. Она дралась, зажав между зубами нож, и Аура стрелой вылетала у нее из-под ног, чтобы прикончить тех, кого она сама добить не дотянулась. Анкей размахивал секирой по бесконечной спирали: влево, вправо и опять влево, перекидывая ее с руки на руку, и ноги вросли в землю намертво, как два дуба. Она чувствовала, как кровь его жертв брызжет ей на плечи и на спину. Меланион делал копьем выпад за выпадом, рыча от усилия, но основными волноломами, о которые разбивалась атака, были Анкей и она. Ибо звери накатывали волнами — она сбилась со счета, сколько было этих волн; странная усталость плащом укутала шею, монотонная музыка, которая жужжала и нашептывала ей в уши голосом на удивление знакомым, вот только чьим, она никак не могла вспомнить. Она всякий раз ждала до последнего, прежде чем спустить с тетивы очередную стрелу: глаза ищут цель, рука оттянута назад, пальцы чувствуют стрелу и выгибают лук, а сердце замедляет ход и держит паузу. Потом — ожидание, зияющий интервал, в который врываются еле слышные крики людей в отдаленных частях города, выдохи мужчин, оберегающих ее со спины, скрежет когтей, который совместим скорее с землей и травой, чем с гладкими камнями Калидона. Кажется, что эти интервалы растягивают мгновенья во времена года; неимоверное количество времени на то, чтобы пустить стрелу. Тела падали прямо ей под ноги, и, когда наступала смерть, она перехватывала стрелу возле самого наконечника, чтобы протянуть ее сквозь труп и снова наложить на тетиву.

Когда занялась заря, они оглянулись друг на друга, оскверненные убийством так, словно это не их оружие, а они сами проницали склизскую плоть жертв, резали жилы и чувствовали, как чавкает нутряной жир, когда тебя тянут обратно. Вот только трофеев от этой победы взять им было не суждено. Битва не оставила по себе следа. Трупы их жертв словно растворились, и киммериец тоже исчез, как не было его.

Трое оставшихся в живых сняли кровавую пену с воды в емкости, пристроенной к дальней стене дворика, и вымылись. Аталанта понаблюдала за двумя мужчинами, наблюдающими за тем, как с ее кожи сходит корка подсыхающей крови, а потом целиком отдалась ощущению холодной воды, омывающей тело. Хохот Анкея заставил ее вздернуть голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как возбудился, глядя на нее, Меланион. Она почувствовала, что краснеет. Юноша отвернулся, и она вновь погрузила голову в воду и держала так, пока кожа под волосами не побежала иголочками от холода.

Те, кто выжил этой ночью, собрались возле западной стены города, снаружи, с лицами, серыми от измождения. Мелеагр ходил вдоль стены, выкликая отсутствующих. К полудню, когда солнце прогнало их к ручью, текущему с одного из отрогов Аракинфа, на выкрикнутые имена уже никто не отзывался. Аталанта вспомнила дробный шорох, с которым ночью уволокли тело киммерийца: звук тупой и мягкий. Голос Меланиона, когда тот делал очередной выпад, звучал выше, чем у Анкея, и скорее был похож на громкий выдох. Он стал мужчиной совсем недавно и еще не успел привыкнуть к этой роли. Рука, которая помогла ей подняться на ноги там, на улице, на ощупь казалась гладкой, даже тогда, когда пальцы впились во впадину у нее под мышкой, в спутанные завитки волос: прикосновение мужчины. Похожая на кошмарный сон монотонность ночных атак откатывалась вспять и вдаль, как уходящая гроза.

Или как затухающий грохот колонн, выломанных прошлой ночью из воздушного храма, который они воздвигли на дальнем берегу залива из собственных, вынесенных к небу криком имен, подумала она, пока Мелеагр эхом откликался на собственный речитатив, в последний раз выкликая тех, кого не досчитался, уже не ожидая ответа, и каталог звучал как поминальный список: Агелай, Дриас, Панопей, Еврит и Ктеат, Амфиарай, Панопей…