Хозяйка замка - Ирина Лазаревна Муравьева

больше похож на банку сардин. Все ожидали начала представления. В том числе и я. Хотя нам с леди Джулией выпали самые лучшие места. Окна моей мастерской, открывающие в обычное время умопомрачительный вид на стены замка, теперь были своеобразным билетом в вип-ложу.

Закончив работу, я устроилась у окна. Интересно, что сейчас делает Джон? Наверняка, суетится и раздает последние мелкие указания. Я улыбнулась, вспомнив, как с утра он бегал туда-сюда, хоть все и так прекрасно знали, кто что делает.

Наконец свет во дворе замка погас. Голос из динамика огласил начало шоу и замок загорелся. Во всех смыслах этого слова. Огонь пожаров, брызги волн, цветение английской розы, блики готических витражей, и тени, словно бесконечные призраки прошлого, блуждали по стенам Кеннет Кастл.

Мы видели рождение замка в железном кольце Эдуарда, замок во времена, когда Кеннет Кастл был тюрьмой, военные осады, светские рауты в залах замка и запустение послевоенных лет. Я смотрела на всё это завороженным взглядом и почти верила в сказку. Не хватало лишь одного. Мне отчего-то так остро хотелось, чтобы Джон был рядом.

В какой-то момент дверь библиотеки скрипнула и отворилась. Я с надеждой обернулась назад.

— Джон?

В дверном проеме и вправду стояла мужская фигура. Тот же рост. Та же ширина плеч. Но это было не Джон.

Невольно я отшатнулась, прижалась спиной к стене возле окна, будто это могло хоть как-то помочь от приближающейся беды.

Не говоря ни слова, мужчина подошел к окну, и я увидела его лицо в призрачном свете голограмм с улицы.

У незнакомца были темные волосы и, кажется, карие глаза. Нос казался много массивнее, чем у Джона. Волевой подбородок упрямо торчал вверх. И всё же семейное сходство было не трудно уловить.

— Позвольте мне потревожить ваш покой и присоединиться к просмотру, — вежливо попросил мужчина.

Затем он протянул мне руку, на которой блеснули очень дорогие часы, и представился:

— Я Сэмуэль Прат, кузен Джона.

Прат? Я вспомнила страницы дневника Гвендолин, прочитанные мной вчера.

'Следующие дни я немного лучше узнала мистера Прата и его историю. Мужчина каждый день приходил, чтобы увидеться с сыновьями, а пока мальчики бегали и резвились в тени яблоневых деревьев, мы с мистером Пратом разговаривали. Отставной военный, он получил увечье правой ноги и теперь не мог ходить, не прихрамывая. Хромой он был уже не нужен армии. И ему назначили скромную пенсию, в остальном предложив положиться на себя.

— Родители не скопили мне наследства, лишь ветхий дом и долги. Дом я вскоре продал, но часть долгов осталась, — признался однажды отец мальчиков.

Чтобы обеспечить свою жизнь он работал во многих местах: от клерка до почтового служащего. На последнем месте ему и сделали выгодное предложение: сопровождать особо ценные грузы. С оружием Прат обращаться умел, и его ценили за это.

Я была не глупа, чтобы понимать: Прат работал контрабандистом. Переправлял то, что нельзя было везти обычными почтовыми путями. И один бог ведает, что это был за товар. Но глядя в усталое лицо мужчины, видя, как искренне любит он сыновей, я невольно придумывала оправдания мистеру Прату.

В ту злополучную весну, что умерла его жена, Прату заказали сопроводить груз в Россию. Он отсутствовал несколько месяцев. А когда вернулся, его жена уже была мертва, а сыновей забрал её брат.

— Кеннет с самого начала невзлюбил меня. Мы с Джиневрой познакомились на балу в доме одной из общих знакомых в Лондоне. Я тогда был молод. Жизнь казалась такой простой и полной надежд. Не скрою, мы с Джинни поступили безрассудно, сбежав и тайно поженившись. Но это было единственным вариантом для нас быть вместе. Её родители, а также брат, не одобряли нашего союза. И как только всё стало известно, Джинни лишили наследства. Но мы справлялись. До того момента, как я получил ранение и стал никому не нужен, — рассазывал мистер Прат.

Меня было больно слушать его слова. Кому как ни мне знать, что значит, вдруг оказаться одной без денег и друзей?

И всё же… Разве не лучше было бы мистеру Прату обговорить всё с лордом Кеннетом? Артур — здравомыслящий и добрый человек. Возможно, он смог бы понять. Эта мысль терзала меня, но едва я озвучила её мистеру Прату, как тот отмел мои слова, заявив, что такие, как Кеннет, никогда не поймут такого, как он.

После, в одно из свиданий с мальчиками, я почувствовала тяжелый запах хмеля от Прата. А вскоре обнаружила Эшера, прячущего в карманы небольшие вещички, принадлежавшие замку. Табакерку, маленькую статуэтку фарфоровой собачки, серебряную чернильницу.

Когда я спросила: ' Зачем он это делает?'

Эшер честно ответил, что его попросил об этом папа.

Томас отчего-то тоже становился мрачнее день ото дня.

Пришло время поговорить. Для этого я решила отправиться с мальчиками на маяк. Эшер, конечно же, сразу спросил, увидим ли мы там папу. Я туманно ответила, что мы давно не навещали мистера Фланера. Теперь самое время проведать его. Эшер сразу убежал вперед, чтобы ловить бабочек новым сачком, купленным дядей. Мы с Томасом остались одни. Старший брат, он сразу всё понял.

— Вы не намерены большедавать отцу видеться с нами? — резко спросил он, едва Эшер убежал достаточно далеко, чтобы не слышать нас.

— Боюсь, что нет, Том, — честно призналась я.

На лице Томаса появилась странная гримаса: смешанные вместе боль, горечь и облегчение?

— Только скажите Эшеру, что отец сам уехал. Скажите, что ему предложили хорошую работу, и он не успел проститься с нами. Или можно написать письмо. Я сам напишу, а вы передадите.

Моему удивлению не было предела. Я посмотрела на Томаса и едва смогла узнать его: мальчик стал старше. И всё в такой короткий промежуток времени…

— Он снова начал пить, — пояснил Томас, — в прочем, вы и сами это почувствовали.

— Томас, — я попыталась прикоснуться к мальчику, но тот отдернул руку.

Затем развернулся ко мне лицом и произнес с жаром:

— Я никому не позволю позорить имя моего отца! Даже ему самому!

Глядя на эту картину, я почувствовала, как сердце мое вырывалось из груди. Было нестерпимо больно видеть этого маленького мальчика, одолеваемого такими двумя противоречивыми чувствами, как ненависть и любовь к отцу. И самым страшным было то, что я понимала Томаса. Я знала это чувство на вкус, и терпкость его до сих пор отдавалась во рту.

Сделав всего шаг, я пересекла то небольшое расстояние, что разделяло нас с Томом, и крепко обняла его. Мальчик пытался вырваться, но вскоре попытки его ослабли, голова упала мне на плечо, и Том безутешно зарыдал.

На следующий день мы