Гейша - Фридрих Незнанский

«Сырость и духота – первые мерзости, с которыми сталкивается новичок – заключенный», – машинально всплыла у Лены в памяти почерпнутая некогда в какой-то книжке информация. В стенах зияют грубо крашенные провалы железных дверей. Все этажи просматриваются охранниками с любого лестничного пролета. В полу дыры, то есть не дыры, а пол попросту отсутствует, а от стены к стене перекинуты пролеты. «Словно мосты в Венеции», – ни к селу ни к городу подумалось Лене. А еще между этажами натянута крупная сетка-рабица, так что если даже захочет какой-нибудь зек броситься вниз и избавиться от всех проблем одним махом, то все равно ничего не получится…

– Стоять! – произнес контролер. – К стене.

Примерно полминуты Лена созерцала крашеную стену, пока контролер гремел ключами, открывая дверь в камеру.

– Заходи!

И она зашла.

Дверь захлопнулась за спиной у Лены. Она вновь услышала скрежет ключей, проворачиваемых в замке, и одновременно почувствовала мощную, как удар по носу, удушающую волну вони, горячих испарений разомлевших от жары человеческих тел. Она была настолько сильной, что чуть не сшибла Лену с ног.

Лена машинально сделала шаг назад. Но за ней была только железная дверь.

Несколько десятков глаз уставились на Лену с любопытством.

– Здравствуйте! – машинально произнесла Лена, борясь с захлебывающимся дыханием. Густой, как разведенный алебастр, запах камеры заполнил ее дыхательные пути. Казалось, еще немного, и она просто-напросто задохнется…

На ее «здравствуйте» не ответил никто.

Большинство обитателей камеры сразу же потеряли к ней интерес и вернулись к своим занятиям. Лена огляделась и попыталась сориентироваться в новом месте. «Это, пожалуй, будет нелегко», – был первый вывод, что пришел ей в голову. Людей здесь было чересчур много для такого скромного места. Двухъярусные нары чуть ли не прогибались от обилия восседавших и возлежавших на них женщин всех возрастов и комплекций. Под потолком были протянуты веревки, на которых сушилось неприглядного вида застиранное белье, тряпки, полотенца и прочие атрибуты женского быта. Примерно в таком духе в кино принято изображать беднейшие кварталы в каком-нибудь приморском итальянском городишке. Недаром Лене уже приходило на ум сравнение с Венецией. Несмотря на все разнообразие женских лиц, в их внешнем виде было нечто общее, какая-то отечность, что ли, Лена не успела сообразить. Вообще соображать что-либо в этом удушливом мареве не очень-то получалось. Кружилась голова, хотелось скорее сесть, забиться в угол, закрыть глаза, никого и ничего не видеть.

– Эй, худосочная, чего стоишь-качаешься, падай куда-нибудь, а то так и останешься висеть, где поставили! – дружелюбно заявила сидящая поблизости полноватая молодуха в грязной полосатой футболке, и пара ее соседок ехидно хохотнули. Лена оглядела нары, кроме позвавшей ее девушки здесь сидели еще двое, на вид примерно одного возраста, лет двадцати пяти. Они чуть подвинулись, и она села на освободившийся краешек. Сверху свешивались нечистые ноги и любопытные физиономии тех, кто обитал на втором ярусе.

– Слушай, Марго! Нам тут самим уже места нет, а ты еще всяких приваживаешь, – немедленно возмутилась тощая, остроносая соседка.

– Да ты, Зойка, не волнуйся так. Не видишь, что ли, девушка стройная, худенькая, много места не займет. А тебя скоро переведут куда следует. Вот место и освободится. Тогда нам тесно и не будет. Тебе, Зоя, постоять лишний раз не вредно будет, а то лежишь целыми днями, скоро пролежни на боках появятся. – Та, которую соседки называли Марго, явно решила показать, кто здесь хозяин, и, раз так, она своих решений не меняет. – Я по лицу вижу, она человек хороший. Пусть подсаживается, будет о чем поговорить.

– Спасибо за гостеприимство, – вежливо сказала Лена

– Ладно, приземляйся, все мы тут гости, – сказала Марго.

– Ага, в гостях у сказки, – продолжила та же соседка – тощая Зойка, остроносая пигалица с волосами странного серовато-бурого цвета. Остальные опять ухмыльнулись, но уже довольно вяло.

– Любишь ты понудить, – беззлобно укоряла ее Марго, – от твоего занудства тоска берет. Ну попал человек в камеру, жизнь на этом не заканчивается, здесь тоже жить можно, если с умом да с осторожностью. А кто считает, что его несправедливо обидели, так ее, справедливости, нигде нету, ни здесь, ни на воле.

Марго печально вздохнула.

– Ну ты, Марго, у нас всегда права, не знаю только, как такая умная сюда попала, – забурчала Зойка и, заерзав, отодвинулась вглубь.

– Одного ума тоже мало, – продолжала рассуждать Марго, – еще удача должна быть. Я вот смотрю, новенькая тоже на дуру вроде не похожа, такие и в школе в отличниках ходят, и в институтах потом учатся, а вот, глядишь, тоже здесь как-то оказалась. Хотя высшее образование само по себе тоже еще не признак ума, – поразмыслив, заключила она.

– Сейчас это образование никому на фиг не нужно, у нас полрынка продавцов с этим образованием было, даже кандидаты всяких наук и доценты попадались, – подхватила круглолицая татарка с растрепанными рыжими волосами, вся усеянная веснушками, – да вот что-то на хлеб себе не могли заработать ничем, кроме как торговлей…

– Ну, это ты зря… – возразила Марго.

Лена слушала все эти разговоры вполуха. Ее пока что мало волновало происходящее. Не то чтобы она растерялась или испугалась, просто ей казалось, что все это происходит не с ней или не на самом деле. Ее память все еще прокручивала в голове ужасные события минувшей ночи, и она старалась припомнить хоть какие-то детали, способные прояснить происшедшее. Но, как назло, ничего подозрительного так и не удавалось вспомнить. Убийца пробрался к спящему совершенно бесшумно. Вообще-то, обычно сон у Лены достаточно чуткий, и, если бы в соседней комнате появился кто-то посторонний, она бы наверняка проснулась. Ее женское чутье всегда было заодно с ее ангелом-хранителем. Но вчера за ужином они с Суриком выпили по паре бокалов красного португальского вина, и сон ее был крепче обычного. Сурик вообще любил пропустить стаканчик-другой, как он говорил, «доброго винца» перед обедом. Он объяснял это невероятной пользой перебродившего виноградного сока для здоровья вообще и для сердечно-сосудистой системы в частности. Не говоря уже просто о хорошем настроении. Сурен часто повторял, что уважающему себя мужчине в его возрасте нужно особенно следить за своей физической формой. Аргументами служили и восточные традиции кавказских долгожителей, и рекомендации французских ученых-диетологов, которые он черпал из разных книжек. Вообще, у него был просто пунктик на этом. Иногда Лене казалось, что и их отношения он в большой степени относит к разряду поддержания физической формы. Скорее всего, так оно и было… В домашнем баре Сурика всегда хранилось не менее десятка бутылок первоклассных европейских и крымских вин. Некоторые из них были подарены благодарными подчиненными, некоторые привезены друзьями из заграничных поездок, кое-что Сурен покупал сам. Практически каждый, кто имел деловые или служебные отношения с Суриком, прознав о его страсти к тонким винам, норовил задобрить его от себя лично бутылочкой изысканного вина. Лене понравились многие вина из тех, что ей пришлось попробовать за время их знакомства, но в душе она все же отдавала предпочтение более крепким напиткам. Куда как лучше опрокинуть стопарик-другой хорошей водки или, если уж тянет к чему-то необычному, текилы или виски. Как человек, уверенный в своих желаниях, она предпочитала быстрый результат. Ей проще было выпить пару рюмок хорошего коньяку, чтобы сразу почувствовать себя хмельной и раскованной. Сурен же, в силу возраста и восточной любви к церемониям, все время норовил растянуть удовольствие, посмаковать, цокая языком, стараясь уловить все нюансы изысканного винного букета. Нельзя сказать, чтобы Лена была совсем равнодушна к совместным дегустациям, но положа руку на сердце она далеко не всегда обнаруживала все те вкусовые градации, которыми так восхищался Сурен. Вообще, она подозревала, что и он ничего особенного в винах не обнаруживает, а хобби это у него так, для публики больше. Но чтобы не обижать старичка (как ласково она иногда про себя его называла), Лена азартно ему подыгрывала. Она частенько придумывала свои вкусовые и обонятельные ощущения и красочно ему их расписывала. Сурик радовался, как ребенок, и однажды пообещал устроить «своей девочке, с таким утонченным вкусом» ванную из шампанского. «Будешь у меня как Клеопатра», – с акцентом выкрикивал ее хмельной любовник, выплескивая ей на грудь капли дорогого вина и тут же сцеловывая их губами. Лена тогда очень смеялась и убеждала Сурика, что во времена Клеопатры никакого шампанского еще в помине не было. Сейчас, вспоминая все это, она подумала, что, может быть, все, что случилось сегодня ночью, это только сон, и она еще спит, и нужно просто проснуться – и она снова окажется дома в своей комнате или рядом с мирно посапывающим Суриком, живым и невредимым…