Краткая история Японии - Джон Г. Кайгер

«Повесть об Исэ» написана в жанре ута-моногатари, представляя собой сочетание прозаической части и стихотворения. Проза отходит на второй план — она отличается некоторой сухостью и не всегда выразительна, но при этом является неотъемлемой частью произведения, поскольку без нее многие стихотворения понять правильно невозможно. Впрочем, у нее есть и достоинства: она лаконично сообщает нам о многом, и время от времени привносит в повествование оттенок сарказма. Да, характер у книги фрагментарный, но разные эпизоды связывает присутствие одного главного героя (Нарихиры), а структура и стиль новелл достаточно похожи друг на друга, чтобы произведение воспринималось как единое художественное целое.

Приведенный ниже эпизод (новелла XCIX) не только типичен для «Повести об Исэ», но и дает представление о тогдашних нормах общения. Стихотворения хэйанского периода, частные и субъективные по содержанию, зачастую были одновременно публичными и социальными, поскольку сочинялись для конкретного случая. Это могло быть официальное соревнование поэтов, или, как в данном случае, первая встреча возможных любовников: обмен стихами часто являлся единственным способом проявить романтический интерес в благовоспитанном обществе. Подлинный смысл этих стихов — вопрос о неравенстве рангов. Вероятно, Нарихира, бывший, напомним, по рождению принцем императорской крови, стоял на социальной лестнице гораздо ниже, чем женщина, о которой идет речь, и с самого начала чувствовал, что эта разница сделает его ухаживания безнадежными.

В давние времена, в день состязаний на ристалище гвардии, в стоящем напротив экипаже, из-под нижней занавески, слегка виднелось лицо дамы, и кавалер, бывший в чине тюдзё, сложил такое стихотворение:

А дама в ответ:

Впоследствии он узнал, кто она[46].

Мы же можем предположить, что речь идет о супруге императора или другой очень высокопоставленной особе. В жизни Аривары Нарихиры, во всяком случае, были весьма громкие скандалы.

Тоса-никки, рассказ о путешествии, написана в основном прозой. Исэ моногатари — текст со стихотворной доминантой, это, пожалуй, сборник эссе о чувствах. Несмотря на разницу в литературной форме и целях, эти две книги объединяет нечто общее — невозмутимость героев и стойкость их духа. Отчасти сие обусловлено тем, что в обеих речь идет о провинции и опыте аристократов за пределами столицы. Отчет Цураюки заканчивается его возвращением в Киото. Нарихира часто уезжал из города с поручениями или в поисках удовольствий, и многие эпизоды Исэ моногатари нам представлены в провинциальных декорациях. И все-таки составленные придворными для придворных литературные записки обоих авторов передают ощущение жизни двора и страны в целом. Два мира четко разделены, но связи их — официальные и частные — неизменны и постоянны.

Придворные художественные дневники (никки)

Хэйанские никки, или придворные художественные дневники, жизнь провинций, напротив, полностью игнорируют. Они автобиографичны и посвящены бытию знати в столице. Все их написали женщины, а сами дневники — не столько каждодневный рассказ о происходящих событиях, сколько описание самых ярких впечатлений авторов. Эти впечатления рождали чувства, о которых пишущие посчитали нужным рассказать, поэтому никки отличаются глубоко личными интонациями, это своего рода исповеди. И тем не менее есть основания полагать, что никки были не просто частными записками. По-видимому, их распространяли среди небольшой группы заинтересованных читателей и, возможно, после критического обсуждения переписывали. Вполне вероятно, они были не только хроникой самонаблюдения, но и продуктом хэйанского «салонного общества».

Старейший и самый длинный из придворных дневников — Кагэро никки («Дневник эфемерной жизни»), датируемый приблизительно 975 годом. Имя написавшей его женщины неизвестно, но мы знаем, что это жена Фудзивара-но Канэиэ, занимавшего пост регента в 986–990 годах. Жен и любовниц у Канэиэ было много, и хотя от союза с женщиной, написавшей Кагэро никки, у него родился сын Митицуна, Фудзивара пренебрегал ею. Женщина пишет об этом с горечью и возмущением. Дневник, по сути, представляет собой рассказ об его ухаживаниях в 954 году и о последующем браке — глубоко несчастном для нее. Обрывается никки вечером последнего дня 974 года, в тот момент, когда в ворота ее дома кто-то громко постучал. Возможно, это Канэиэ решил нанести очередной короткий визит, но к тому времени супруги ведь расстались — на сей раз окончательно, и она почти примирилась с ситуацией.

Преобладающее настроение Кагэро никки — жалость к себе, приправленная ревностью и порой мелочным раздражением по отношению к Канэиэ. Вместе с тем дневник свидетельствует и о других чувствах автора, похвальных, — беспокойстве о будущем сына и обращении к буддизму в поисках утешения. Эта женщина редко бывала при дворе, если вообще когда-либо там появлялась, и в течение многих лет, по-видимому, покидала свой уединенный особняк лишь для того, чтобы посещать храмы в окрестностях Киото. Иногда, предаваясь молитвам и размышлениям, она проводила там несколько дней.

Кагэро никки, конечно, представляет для нас немалый интерес как подробный автопортрет женщины, которая его написала, но еще более примечателен он размышлениями о супружеской несовместимости. Некоторые специалисты считают это произведение осознанной критикой системы брака в эпоху Хэйан, хотя доказательств подобной точки зрения не так уж много. В действительности матери Митицуны жилось не так уж плохо. Да, Канэиэ ее не любил, но даже если бы их связывали нежные чувства, обязанности сначала регента, а потом чиновника все равно на очень высокой должности при дворе требовали от него предельной концентрации на делах, занимающих львиную долю времени. К тому же Канэиэ часто отсутствовал — ему нужно было посещать провинции и другие свои домохозяйства. Тем не менее он позаботился о содержании для бывшей жены, подобающем ее положению, и многое сделал для сына. По-видимому, реальная проблема заключалась в том, что автор дневника была женщиной ревнивой и капризной. Она и сама признает это, когда пишет: «Жизнь не была тягостной; просто поведение принца [то есть Канэиэ] постоянно вызывало у меня недовольство»[47].

Похожий образ жизни отражен в Сарасина никки («Одинокая луна в Сарасина»). Эти мемуары охватывают события 1008–1059 годов, и написаны они дочерью Сугавары Такасуэ, характер у которой, судя по всему, был гораздо более покладистым. Сугавара — род знатный, но враждебность Фудзивара низвела клан до положения, когда средства к существованию его представителей зависели от назначений на официальные должности, причем не в столице, а в провинциях. Автор начала повествование с 1008-го — года своего рождения, но детальным оно становится начиная с 1022-го, когда срок правления ее отца на посту губернатора восточной провинции Кадзуса подошел к концу и семья вернулась в Киото. Будущей писательнице в то время было 13 лет, и поездка произвела на нее неизгладимое впечатление. Точно известно, что автор написала свой дневник уже в преклонном возрасте: «Дневник благородной госпожи, дочери Сугавара-но Такасуэ, написавшей его на склоне лет, когда даже луна в Сарасина кажется одинокой…», но давние воспоминания об отдаленной провинции у нее отнюдь не радужные.