Тяжёлый дождь - Diamond Ace

– Сэт, я хочу уйти. Нахрен тетрадь. Пойдём, прошу тебя, Сэт, пойдём.

Каталина права. Одним взглядом я их не оживлю. И сколько бы я здесь ни стоял, ничего не произойдет.

Ничего и не происходит. Дома по-прежнему остаются за спиной, утопая в завихрениях памяти. Деревья прогибаются под напором мощнейшего ветра. Стук капель – теперь это норма. И я по-прежнему не считаю, что природа оплакивает трупы. Где-то за пределами городской черты закапывают изнасилованную женщину, разрезанную «по суставам». Не то время и не то место.

Совсем недавно два лабрадора – эталоны абсолютной "неагрессии" в отношении человека – загрызли маленького мальчика, за которым не усмотрела его слегка подвыпившая бабушка. Старушка не смогла долго мириться с собственной безответственностью.

Есть сотни аргументов "за". Столько же может быть и "против". Но природа насилия трактует всё случившееся, как само собой разумеющееся. Любая история, которая способна напугать человека, или сделать его параноиком – такое же рутинное явление, как и свадьба. Рождество. Пасха. Это всё та же категория "ничего не происходит". Потому что насилие случается постоянно. Закономерное срастается с выдающимся. И мы имеем то, что имеем. Застывшую массу.

Горло пронзает острая боль, словно проглотил подушечку для булавок. Где-то слева, в области сердца, чувствуется давление. Кто-то назвал бы это психосоматикой.

– Мне кажется, я хочу того же, что и ты.

Убраться из города?

Каталина утирает неуёмные слёзы.

– Да. Ты прав, слишком много событий для такого короткого промежутка времени. Кстати, кто эти девушки?

Я рассказал Каталине, кем мне приходились убитые. И что Дэл знал о них по моим рассказам. Ещё один сраный просчёт в незапланированной игре с Дэлмером Симмонсоном. Иногда проще ничего не говорить людям. Ведь чем больше они о тебе знают, тем меньше вероятность тебя самого. Информация имеет свойство трансформироваться, проходя сквозь несколько ртов. В конечном счёте, существуешь ты-настоящий. Здесь и сейчас. А где-то – ты-желаемый. Такой, каким тебя хотят видеть. Далёким от правдивого образа. Ты можешь быть Сэтом, Джеком или Иеронимом. И всё потому, что "все эти лица под твоей кожей – никому не дались и даром".

Видели картину Босха "Страшный суд"? Явление Христа-судии на радуге, в сиянии Славы, и богоматерь, просящая за грешное человечество. Только вместо Христа – минивэн Версо возле дома Дороти Бальмонт. Я не видел никаких трупов, не ступил во вторую кровавую лужу, но чувствую, что где-то внутри нарастает давление. Может быть, это психосоматика.

– Твою мать…

Я говорю Каталине, чтобы она выходила из машины и отправлялась обратно в дом брата. Пусть найдёт тетрадь. Пока Дэлмер в сиянии Славы расправляется со всеми Известными Неизвестными.

Говорю, если созреет, пусть звонит копам.

19

Все знают, что Пол Маккалеб – слепой. Винтажные солнцезащитные очки "Cazal", жёлтая повязка с надписью "Лэнгот" на рукаве. Его совершенно не смущает отсутствие зрения, наоборот – он хочет, чтобы люди смотрели запись с его очередным интервью и знали об этом. Дело всей его жизни не нуждается в рекламе, ведь чуть ли не каждый хочет забыть о том, что с ним случилось. Сколько бы зла ни пыталось тебя чему-то научить, ты всё равно поступишь неправильно. Смахивая капли пота со лба, избежав смерти или обыкновенной аварии, думаешь, что это позади. И никогда ничего тебя не потревожит. Но это не так. Полагая, что карма навсегда о тебе забудет, теряешь ощущение катастрофы. Всё самое худшее позади. Но это не так.

Среди семи миллиардов человек непременно найдется такой безумец, которому будет неугодно чьё-либо равновесие. Этот безумец – своего рода желчный пузырь, накапливающий в себе горьковатую жидкость, выделяемую окружающими его людьми. Любой совет, любое оскорбление – порция первосортной печёночной желчи. Вы видите в безумце случайного задрота, который выглядит так, словно ему можно дать хорошего пинка. Нет. Это нужно сделать непременно. Самоопределиться, самоутвердиться. Почувствовать себя чем-то более значимым, ценным, нежели тот бедолага. Сделайте это просто ради похвалы, одобрения своих приятелей, родителей, кого угодно, но сделайте это. А еще лучше – убейте его. Проверьте уровень своей гуманности, насколько низко тот пал. Не смогли? Значит, ваша вина в том, что я до сих пор жив. Что я до сих пор трахаю ваших мам, жён, дочек и отчимов. И что бы вы там ни говорили, я буду это делать. Покуда мы все идём вниз, словно южное солнце.

В мире людей, вечно жалеющих о своих поступках, Пол Маккалеб стал своего рода панацеей. Спаситель, которому не составит труда избавить тебя от тоски. Тесей, расправившийся с минотавром одиночества. И подобно любому божеству, основатель "Лэнгота" уязвим. Практичен настолько, насколько позволяет быть таковым его среда. Он изобрёл лекарство от самобичевания, возможно, когда-нибудь ему удастся победить жестокость. Но он не станет от этого "менее слепым". Не прозреет, творя добро, совершая нечто положительное с точки зрения вселенной.

"Лэнгот" штампует божков, как консервные банки. Они позволяют людям ощутить себя чем-то стоящим, наделённым безграничными возможностями, особями, способными вершить хотя бы одну, но судьбу. "Пациентов" доктора Маккалеба рвёт собственной важностью, они высерают килотонны самозначимости, чихают на тебя могуществом и воспалённым эго. Все они заканчивают в могиле, вырытой за "десятку в час". Трупные черви не имеют такого меню, в котором они могли бы выбирать себе запечённого пролетария или тушёного аристократа.

Мне говорят об Образе и Подобии. В таком случае, бог чудовищно уродлив.

В таком случае, бог – такой же мертвец. Осиротел ли ты, осознав подобное?

Существенное отличие одного человека от другого заключается лишь в количестве степеней свободы. В числе характеристик, необходимых для его существования. Чем больше воспоминаний в твоей голове, тем больше переменных требуется для их вытеснения. Замещения. Люди, которые пытаются заиметь всё, только чтобы не ощущать себя покинутыми, – специализация "Лэнгота". И люди говорят "спасибо" перед процедурой "затирания".

Количество степеней свободы системы "господь" равно одному. Просто поверь.

Сколько бы душ ни было загублено унынием, обжорством или гневом – всё остаётся в том виде, в каком существует "сейчас".

«Люди часто задают мне вопрос: страдаю ли я от того, что не могу видеть? Знаете, подобные недоумения возникают лишь в тех головах, которые не познали явление „утраты“. Им незнакомо это понятие. Когда вы чего-то лишаетесь, чего-то необходимого, жизненно важного или того, к чему просто привязались. Я не могу сказать, что это – счастливые люди. Потому что случайность не поддаётся интуитивному познанию. Все прогностические методы бессильны, когда мы говорим о карме, фатуме, жребии. Любое горе внезапно само по себе. Возможно, это связано с абсолютным отсутствием генетического умения мыслить критически, с отрицанием эмпирического исследования самих себя. Я хочу сказать, человек, не познавший печали, считает, что этого с ним никогда не произойдёт. Он видит в телевизоре цунами, террористические акты, уличные столкновения, но не может спроецировать себя на всё это. Потому что не пережил и не понял. Только представьте, сколько людей погибает ежедневно. Из них две тысячи – самоубийцы. Люди, которые знают, что делать дальше, но не обладают достаточной силой воли, которая позволит им не убить это знание, а напитаться им. Сама идея „Лэнгота“ – дать шанс, надежду. Восемьсот тысяч в год. Так страдаю ли я от того, что слеп? Нет. Потому что мне повезло, я потерял нечто такое, что с легкостью превзойдёт любую другую утрату. Я знаю, что страшнее уже некуда».