Смерть в адвокатской мантии - Дэвид Дикинсон

— Портретист сказал, что хочет встретиться с кем-нибудь из Куинза. Узнать, правильно ли он все понял.

И они направились в Чизвик, к портретисту. Его звали Стоун, Натаниэль Стоун. Пока Эдвард и Пауэрскорт шли вдоль реки от моста Хаммерсмит, детектив разглядывал стоящие на набережной здания. Большинство из них были построены недавно, но попадались и красивые особняки восемнадцатого века.

— Какого дьявола вы заявились? Чего, черт подери, вам опять надо? Оставьте вы меня в покое! — бурно отреагировал на звонок Эдварда низкорослый рыжебородый мужчина с сердитыми глазами. Он был в переднике, заляпанном красками всех цветов радуги.

— Меня зовут Пауэрскорт, — представился детектив, — а это мой друг Эдвард. Мы из Куинз-Инн, по поводу портрета мистера Донтси. Как вам, вероятно, известно, мистер Донтси скончался, но заказ на портрет не отменяется.

— Что ж вы сразу не сказали? — проворчал рыжебородый, и не думая менять гнев на милость. — Заходите. Я думал, снова счета — у вас такой вид. Доконали уже этими проклятыми счетами!

Он провел их наверх, в просторную гостиную, за окнами которой текла Темза и виднелся мост Хаммерсмит. На большом мольберте стоял почти законченный портрет светской красавицы в полный рост. Пауэрскорту показалось, что недописанным осталось только кружево манжет.

Коротыш с ненавистью поглядел на холст.

— Замучила меня эта дамочка, — подойдя вплотную к мольберту, он впился мрачным взглядом в запястья модели. — Прогресс! Заладили свое — прогресс! Дурацкое электричество светит днем и ночью! Чертовы автомобили давят людей! — Схватив кисть, он стал нерешительно тыкать ею в холст. — Проклятый телефон, чтобы кредитор тебя душил, не вылезая из своего дурацкого офиса! Идиотские фотокамеры, ладно, они уже давно, но их же делают все лучше и лучше! Скоро наши портреты будут никому не нужны! Эти чертовы обезьяны со своими дорогущими фотокамерами прикончат наше ремесло!

Художник засопел, изучая неподдающуюся манжету. Пауэрскорт хотел было заговорить, но не тут-то было.

— Прогресс? Какой прогресс? — Натаниэль Стоун, продолжая свою пламенную речь, с горечью плюнул в горящий камин, и тот зашипел в тон хозяину. — Три-четыре века назад, — кивнул он на мольберт, — любой дурак написал бы эти манжеты. Два года, даже год назад и я мог это сделать, а в свои двадцать пять написал бы их с закрытыми глазами. Но теперь я на это не способен! У меня прогресса нет! Я качусь вниз!

Всплеск эмоций был слишком бурным, чтобы можно было поверить в его искренность. Видимо, художник преследовал определенную цель.

— Мистер Стоун, — твердо заявил Пауэрскорт, — вы несправедливы к себе. Ваша репутация в лондонских артистических кругах не была бы столь высокой, если бы вы утратили свой талант. — На самом деле он не знал о репутации маэстро Стоуна ровным счетом ничего, но чувствовал, что должен польстить его болезненному честолюбию. — Конечно же, всему виной счета. Они лишают человека возможности писать, способности владеть кистью. Они занимают все его мысли…

Уголком глаза Пауэрскорт видел, что Эдвард осторожно подает ему какие-то знаки, ритмично потирая левую ладонь большим пальцем правой руки. Юноша повторял этот жест снова и снова. Что он имеет в виду? Натаниэль Стоун уже набрал в грудь воздуха для следующей тирады, как Пауэрскорт вдруг понял: Эдвард «считал банкноты».

— Однако, мистер Стоун, — быстро проговорил детектив, — быть может, аванс за портрет мистера Донтси хотя бы на время решит ваши проблемы? — Он порылся в бумажнике. — Например, тридцать фунтов, а, мистер Стоун? Это вам поможет?

Стоун уставился на банкноты так, словно увидел оазис в пустыне, а Пауэрскорт задумался: откуда у художника столь серьезные финансовые затруднения? Портретист он отличный, и гонорары его наверняка высоки. Приходится кормить супругу с целым батальоном маленьких Стоунов? Или же существует несколько миссис Стоун?

Художник быстро спрятал тридцать фунтов в задний карман, однако они почему-то не улучшили ему настроение.

— Проклятые манжеты! Адские кружева! — продолжал он злобно бормотать, снимая с мольберта женский портрет. — Ну почему я не заставил эту чертову бабу надеть длинные перчатки? С перчатками я справился бы даже сейчас! — Он понес портрет к двери, бросив через плечо: — Подождите минутку. Притащу вам вашего Донтси.

Пауэрскорт и Эдвард с улыбкой переглянулись.

За стеной что-то рухнуло.

— О Боже! — раздалось оттуда. — Венгерский посол! При полном параде, с этим проклятым трансильванским мехом! Его надо было доделать три месяца назад!

Послышался скрежет, как будто по полу передвигали что-то тяжелое, а потом исполненный боли вопль:

— О-о! Епископ Рочестера! Прошло четыре месяца, а я так и не покончил с его посохом!

По-видимому, Стоун, как Леонардо да Винчи, никогда не дописывал свои произведения, и задняя комната служила хранилищем незаконченных шедевров.

— О нет, Боже мой, нет! — продолжал причитать художник. — Супруга члена кабинета министров! Это было так давно, что я даже забыл ее фамилию!

Раздался такой грохот, словно упали сразу несколько картин.

— Куда ж подевался чертов адвокат? А это еще кто? А? Боже! Знаменитый дирижер! Мне никогда не передать блик на его дирижерской палочке! Так, еще кто-то? Ну-ка… — снова сопение, снова скрежет выдвигаемого подрамника, — нет-нет, это не он, не может быть, ради всего святого, только не он! Что, все-таки ты? Ты! Проклятый директор Английского банка, я должен был сдать тебя восемь месяцев назад, а ты еще здесь!

Снова что-то стукнуло. Пауэрскорт решил, что это упал очередной подрамник, а Эдвард был уверен, что художник в отчаянии пнул ногой стену. Жалобы не утихали.

— Нет, ты тоже не чертов адвокат, ты чертов главный редактор «Таймса». Когда тебя надо было отправить заказчику? Полтора месяца назад? Ну, подождут еще… А это? Донтси? О-хо-хо, это не Донтси, а несчастный финансист, которого я обещал сделать к прошлому октябрю. Силы небесные!

Пауэрскорт вдруг вспомнил, что его сестра уже довольно давно заказала портрет своего мужа, выдающегося финансиста Уильяма Берка, но на стенах их дома, кажется, ничего подобного не появилось. Вполне возможно, портрет еще здесь. Может, спросить о нем у этого безумного коротышки? Размышления Пауэрскорта прервал очередной вопль художника:

— Как же это я? Ведь он один из немногих, кого я писал с удовольствием. Кто бы мог подумать, что мне понравится личный королевский секретарь, а ведь это так. И он все еще тут? Уже пятый месяц! А все из-за его монокля! Нет, не надо было даже браться!.. Генерал еще какой-то с усищами, кто такой? Забыл, к дьяволу… Ага, вот он, Донтси. Слава-те Господи…

Кряхтя и чертыхаясь, живописец приволок и водрузил на мольберт портрет. Эдвард был поражен:

— Чудесно, мистер Стоун, потрясающе! Изумительное сходство. Просто как живой.

Натаниэль Стоун изобразил адвоката в каком-то зале, на фоне колонны, в сером костюме с алой мантией бенчера на плечах. У Донтси были каштановые, чуть поредевшие на висках волосы, высокий благородный лоб, прямой, довольно крупный нос и светло-голубые глаза. Его длинные, тонкие, аристократические пальцы сжимали пачку листков — видимо, тезисы, подготовленные для речи в суде. Он был серьезен, но в уголках губ таилась улыбка. Нетрудно представить, как он гулял по своему огромному оленьему парку или играл в крикет на собственной площадке. Но главное, Стоуну удалось передать обаяние сильной личности. Пауэрскорт подумал, что, вероятно, с удовольствием пообщался бы с Донтси.