Сын гетмана - Ольга Рогова

– Ой, ой! – удивилась Урсула. – Это правда, пан Тимош?

– Это вовсе не так трудно! – отвечал Тимош. – Этому мы, казаки, учимся у татар!

Князь Дмитрий не выдержал и вмешался в разговор:

– Я бы советовал панам не слишком доверять казацким рассказам; хваленые подвиги хлопов раздуты ими же самими. А где теперь все эти их герои, где Павлюк, где Гуня, где Скидан, где Остраница? Одни постыдно бежали и пользуются милостью, служа холопами московскому царю, другие не избежали рук правосудия и подверглись достойной казни.

Что-то дрогнуло в душе Тимоша, когда он холодным взглядом смерил своего противника и спокойно ответил:

– Князю Дмитрию менее чем кому-либо следовало бы так выражаться о хлопах. Если он сидит теперь здесь, то этим он только обязан великодушию хлопов, а силою, кажется, он тоже пробовал с ними меряться.

Князь Дмитрий никак не ожидал такого отпора. Дерзкий хлоп напомнил ему то, чего он не любил вспоминать даже наедине с самим собой. Он вспыхнул, потом побледнел и, стиснув зубы, пробормотал:

– Мы с тобой рассчитаемся!..

– После обеда мы попросим пана канцлера позволить нам состязаться в скачке, – сказал Самуил, – а прелестные панны увенчают победителя.

– Ах, да! Это так хорошо! – воскликнула панна Урсула, – только для этого мы поедем на нашу виллу. Не правда ли, домна Локсандра, это прелестно? Хотя вы и не встретите у нас такой роскошной природы, как в Молдавии, а все же теплый воздух, немножко зелени, черешни в цвету, распускающиеся розы, – все это лучше душной городской залы.

Домна Локсандра вполне согласилась со своей собеседницей.

После обеда панна Урсула просила отца устроить загородную прогулку. Пан канцлер был ею очень доволен за ее любезность с казаками и Локсандрой и охотно дал свое согласие, но отказался сам сопутствовать молодежи, ссылаясь на дела. Началась веселая суматоха; дворецкому приказали взять ужин, причем будущий зять сильно хлопотал, чтобы захватили побольше вина.

Богдан отошел с Тимошем в сторону и собирался уже откланяться, не рассчитывая на приглашение, но панна Урсула под руку с Локсандрой подошла к ним и любезно сказала, обращаясь к Тимошу:

– Пан Хмельницкий, конечно, не откажется сопутствовать нам; мы надеемся полюбоваться его ловкостью на скачках.

Тимош нерешительно посмотрел на панну; на губах его уже вертелся отказ, но прекрасная молдаванка кинула на него выразительный взгляд, и он молча поклонился в знак согласия.

Молодежь живо собралась и, весело перекидываясь шутками и остротами, высыпала на крыльцо. Дам ожидали экипажи с ливрейными лакеями и почетной стражей жолнеров, а мужчин – их кони. Через час все общество прибыло на виллу и рассеялось по зеленой лужайке, а слуги стали разносить фрукты, конфеты и сласти.

Домна Локсандра присела на ступеньку широкой террасы, а Тимош поместился у ног ее. Они вели оживленный разговор. Локсандра рассказывала про Молдавию, про плодовые леса, про тучные поля пшеницы и маисы, про молдавские нравы, про народные праздники.

– Когда у нас бывает засуха, – говорила она, – наши крестьяне выбирают маленькую девочку, надевают на нее рубашку, сплетенную из древесных листьев и трав, около девочки собираются другие и водят ее вокруг посохших полей. Они поют песню папалуге...

– Что это такое папалуга? – спросил Тимош.

– Не знаю, должно быть – бог дождя. А когда хлеб созреет, – продолжала Локсандра, – тогда самая красивая девушка деревни изображает драгайку, богиню плодородия. Ей надевают венок из колосьев, увешивают ее пестрыми платками, дают ей в руки ключи от амбаров и житниц и с пением и пляскою водят по соседним деревням. Если же кто родится, то молятся урбителям.

– А это что такое? – осведомился Тимош.

– Это богини; они могут одарить новорожденного и хорошими, и дурными качествами, сделать его счастливым или несчастливым.

Тимош засмеялся.

– Когда княжна родилась на свет, родители ее, верно, усердно молились урбителям. Оттого панна и вышла такая пригожая, удачливая и счастливая.

– Нет, – промолвила Домна Локсандра, вздохнув, – я совсем не счастливая, вот сестра так счастливая, а мне цыганка давно предсказала несчастье.

Она спустилась с террасы в сопровождении Тимоша.

– На турнир! На турнир! – проговорил Самуил. – Мы там установим порядок скачек.

Дамы поместились в высокой беседке, прилегавшей к садовой ограде, а состязавшаяся молодежь вскочила на коней и встала в ряд на расстоянии версты от поворота, где во избежание недоразумений вбили кол. Дорога тянулась прямой линией, и дамы могли отлично следить за состязавшимися.

Тимош, князь Дмитрий, пан Самуил и еще два шляхтича стояли во втором ряду; в первом ряду скакало пятеро молодых шляхтичей, из которых двое прискакали одновременно первыми к столбу. По заранее составленному условию победители первого ряда должны были еще раз состязаться с победителями второго ряда. По данному знаку тронулся и второй ряд; но еще на первой четверти версты Тимош и Дмитрий оставили своих товарищей позади. Тимош точно дразнил своего противника: то пропускал его вперед, то вдруг быстро опережал и, став на стремена, вертелся кругом на одном месте, как вьюн, поджидая князя, вонзавшего шпоры в боки коня и изо всех сил старавшегося догнать казака.

Домна Локсандра разгорелась от восторга. Ей не раз приходилось присутствовать на придворных скачках в Молдавии, но никогда она не встречала такого искусного наездника; казалось, конь и всадник слились в одно, чтобы сообща подтрунивать над противником. Этот противник показался теперь Локсандре таким жалким, неловким: тщетно старался он догнать вихрь, настичь степного орла, а тому ничего не стоило напоследок описать с быстротой молнии полукруг около коня противника, очутиться за колом, круто повернуть и спокойно стать у цели, в то время как князь Дмитрий, задыхаясь от гнева, волнения и стыда, едва еще достигал последней четверти версты.

Молодежь шумно окружила Тимоша и подсмеивалась над князем.

Третье состязание не состоялось, так как все единодушно признали Тимоша победителем. Тимош скромно подъехал к беседке и снял шапку. Панна Урсула в качестве хозяйки должна была увенчать победителя, но она предоставила эту честь своей молодой гостье. Домна Локсандра смутилась.

– Как же мне его наградить? Я не знаю обычаев страны.

– Вам следует дать ему какую-нибудь безделку на память, – подсказала Урсула.

Домна Локсандра взглянула на Тимоша и подала ему отшпиленную от волос розу.

Князь Дмитрий позеленел от зависти: он зашатался в седле и крепко сжал в руке эфес сабли.

Прошло два года. Богдан Хмельницкий изменил панам и стоял во главе разгоревшегося восстания. Он приобрел такую силу, какой никогда не пользовались ни Наливайко, ни Гуня, ни Сулима, ни Павлюк. Теперь он считал себя вправе породниться с молдавским господарем, женить Тимоша на Локсандре. Это казалось тем возможнее, что господарь сам искал помощи могущественного казака в своей распре с волошским князем Матвеем Бассарбой.