Храм мотыльков - Вячеслав Прах

Доктор Браун дочитал письмо, а затем положил его аккуратно на прежнее место и накрыл Библией.

«Вроде, все так и было».

– Уильям, – негромко сказал Фредерик, чтобы юноша вернулся обратно к нему.

– Я ничего не видел и ничего не слышал.

– Да ничего и не было. Скажи мне, как давно ты не видел маму?

– Год.

«Его мать пишет очень красиво и живо. Не удивлюсь, если она писательница или журналистка. Возможно, даже поэтесса. Нужно у него это аккуратно выяснить, не ссылаясь на письмо, которое я не должен был читать», – подумал про себя доктор Браун.

– Ты скучаешь по ней?

– Нет.

– А пишешь ей обратные письма?

– Иногда. Но они короткие – «Хорошо. Спасибо. Пока». Она всегда пишет почти об одном и том же, а я ей отвечаю одними и теми же словами.

– Кем работает твоя мама?

– Она – библиотекарь в одной из церковных школ.

«Можно было догадаться».

– Она, наверное, очень верующая.

– Да, так она считает.

Уильяма, по всей видимости, уже утомила беседа, потому что он начал отвечать короткими фразами. Доктор Браун это понял.

– Хорошо, спасибо, Уильям.

– За что, Фре?

– За наш с тобой разговор. Я очень ценю искренних и откровенных людей.

– А вы можете привезти мне мороженого, Фре?

– Какое мороженое ты предпочитаешь, Уильям?

– Я люблю с зеленым чаем.

– А если такого не будет? – решил заранее уточнить Фредерик.

– Тогда не берите никакое.

– Хорошо, я принесу тебе завтра утром мороженое с зеленым чаем.

– А теперь вам спасибо, Фре.

– Пока не за что, Уильям. Завтра, к сожалению, не получится познакомить тебя с миссис Норис, так как по понедельникам она теряет память и не помнит совсем ничего.

Она не сможет тебе рассказать ничего интересного, а все, что скажешь ей ты, она забудет. Давай лучше во вторник!

– Забавная она. Ладно.

– До встречи, Уильям.

– Пока, Фре.

Доктор Браун вышел из комнаты, а затем одним глазом посмотрел в щель. Юноша встал с кровати, подошел к окну и вставил в уши черные наушники, которые лежали на подоконнике. Затем он энергично начал кивать головой.

«Не любит Баха, но любит музыку», – улыбнулся про себя доктор и покинул своего молодого друга.

Всю дорогу домой доктор Браун думал о том, что речь и развитие Уильяма остановились в возрасте двенадцати-тринадцати лет. И хоть перед доктором сегодня сидел практически уже взрослый мужчина, но по умственному развитию этот мужчина оставался подростком. Если ничего не менять в его жизни, оставить, как сказала Тереза Бах, все как есть, то и к сорока годам Уильям будет думать и мыслить, как тринадцатилетний. И видеть свой узкий мир, который начинается с двери его палаты и заканчивается около окна. Нужно что-то менять, и менять незамедлительно. Пусть доктору Стенли и дальше кажется, что Уильям Бах, мальчик-аутист, должен просто жить и время от времени проходить различные обследования, которые не дают никакого толку – у доктора Брауна было свое мнение на этот счет.

Никто не воспринимает аутизм как серьезную болезнь. И если вдруг у юноши появится внезапное желание покинуть эти стены, то в лечебнице его не станут держать силой. Он был волен уйти в любое время.

Когда доктор Браун подъезжал к дому, то решил оставить свою работу в автомобиле и не нести ее, как обычно, в свой дом. Ему почему-то вдруг захотелось так сделать именно сегодня, хотя за этот день произошло столько всего удивительного и необычного, что не так-то легко будет очистить свои мысли и оставить пациентов в своих палатах.

У доктора Брауна появилось внезапное желание поговорить сегодня с Мэри, поцеловать ее в щеку, а может, и в шею, провести вечер со своим сыном и узнать, как у него дела. Фредерику захотелось снова стать тем, от которого он бежал к своим пациентам.

Ему вдруг вздумалось побыть отцом.

– Здравствуй, Мэри, – сказал Фредерик, который за время партии в шахматы со своим безымянным пациентом успел мысленно потерять свою супругу и сына.

Когда тебе рассказывают о чужом горе, ты не можешь это горе у человека забрать, ощутив цвет его горя и его послевкусие, ты лишь можешь его перенять на время, чтобы почувствовать вкус того, что имеешь.

Чего ты не был лишен никогда.

– Здравствуй. Ты сегодня рано. Что-то случилось? Ужин в холодильнике, если захочешь, я разогрею. Что с тобой, в самом де…

Доктор Браун поцеловал миссис Браун в губы. Женщина не была готова к такому повороту, а потому чуть было не отпихнула Фредерика, как чужого незнакомого мужчину, который собрался вдруг ее поцеловать. А затем она приказала своему телу расслабиться. Она никогда не считала, что от ее мужа дурно пахнет, но уже несколько лет Мэри казалось, что от него не пахнет вообще. Словно ее муж вдруг лишился какой-то самой важной части себя, того молодого и романтичного Фредерика, который умел ее слушать, который ценил ее запах. Который мог написать о ней даже стих, пусть и с плохими рифмами. Главное, что он мог из своей души для нее что-то вынуть и отдать. То, на что она могла вдохновить.

– Да что с тобой в последнее время такое? – спросила Мэри сразу после его поцелуя.

– Ничего. Тебе было неприятно?

– Нет, приятно, даже как-то неожиданно. Неловко мне, что ли…

– Тебе неловко, что твой муж тебя целует?

– Мне неловко, Фредерик, оттого, что мой муж меня целует раз в три месяца. И чаще всего это происходит после секса. Может быть, ты мне расскажешь, в чем причина? Хотя… Я догадываюсь.

– И в чем же, по-твоему?

– Тебе понравилась какая-то молоденькая девушка в клинике. Не знаю, кто она – врач или пациентка, это не важно. Ты ее мысленно… Мысленно касаешься. А потом приходишь домой, закрываешь глаза и ищешь ее во мне.

Я права?

– Нет, Мэри Элизабет Браун. На этот раз вы ошиблись. Мне никто не нравится, кроме вас. Странно, что ты списала меня со счетов преждевременно. Но больше меня удивляет то, что ты мне до сих пор нравишься! Ты там, внутри меня, мысленно любима в глубине души. Ты этого, конечно, не можешь увидеть и почувствовать. Тебе любовь нужно трогать руками и поглощать ушами. Но я не отказывался от тебя, не искал тебе замены, а просто утаил зачем-то свои чувства к тебе. А сегодня один мой пациент натолкнул меня на то, что я таю свои эмоции и чувства в себе. Боюсь показать их тебе, сыну, всему миру, наверное, даже себе боюсь их озвучить.