Эффект Сюзан - Питер Хёг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
18
Если у тебя в детстве были две тетушки, живущие во Фредериксберге, то ты начинаешь думать, что во Фредериксберге живут исключительно пожилые дамы.
Потом ты вырастаешь, поступаешь в университет, начинаешь заниматься квантовой физикой и обнаруживаешь, что там живут не только старушки. Там живет еще и множество старичков.
В соответствии с этой актуальной демографической картиной, виллы между Вестерброгаде и Фредериксберг Алле спроектированы как мавзолеи и засажены такими растениями, которые принято сажать на кладбищах.
Вилла Торкиля Хайна в середине улицы Кохсвай не является исключением.
И тем не менее по обе стороны входной двери в стену вмонтированы черные стеклянные диски. И они тут не для украшения, а, скорее всего, прикрывают камеры наблюдения.
Во всех окнах дома заметны ленты проводов сигнализации, которые, очевидно, подключены к каким-то дальним диспетчерским службам, может, в полиции, может, и в разведке. В пятидесяти метрах от дома, на противоположной стороне, припаркован «форд» с двумя мужчинами-жаворонками, которые, когда мы паркуемся и открываем калитку, выходят из машины и задумчиво смотрят нам вслед.
Торкиль Хайн — человек, который принимает все необходимые меры предосторожности.
Я улыбаюсь стеклянным дискам и набираю на телефоне номер, который он мне дал. Надеюсь, звонок застанет его посреди самого безмятежного сна без сновидений.
Это не так. Он сразу же берет трубку. И звучит бодро.
— У меня есть фамилии, — говорю я.
— Где?
— На коврике перед вашей дверью.
Дверь открывается через пять секунд. Хотя сам он, в пижаме и халате, стоит в пятнадцати метрах от нее, в глубине анфилады комнат. Возможно, у него пульт дистанционного управления, возможно, дверь относится к нему с таким уважением, что сама открывается по его просьбе.
В таком облачении любой другой человек выглядел бы беззащитным, почти обнаженным. Но к нему это не относится. Его портной, должно быть, уделил много времени и пижаме, и халату. В этом наряде можно запросто отправиться на бал во дворец.
Я протягиваю ему листок, он разворачивает его, бросает на него взгляд, складывает.
— У нее не было протоколов, — говорю я. — Она не участвовала в последних заседаниях. Я знаю, что так оно и было. Мы выполнили нашу часть сделки.
Он кивает.
— Все обвинения в Индии сняты. О вашем доме в Манипуре позаботились. Ваши личные вещи отправлены в Данию в контейнере, они прибудут на следующей неделе. История такова: вас вызвали раньше времени в связи с важными делами. Эта версия поддерживается индийскими властями, Министерством иностранных дел и Копенгагенским университетом. Дело закрыто.
— Если бы все было так просто, — говорю я.
Я сажусь на стул. Лабан и дети садятся. Торкиль Хайн стоит.
Разве можно было представить, что мы окажемся у него дома? И раз уж мы пришли, разве можно себе представить, что мы будем тут рассиживаться? Мы должны как можно быстрее убраться.
— Магрете Сплид мертва, — говорю я. — Ее задушили сегодня ночью в собственном доме. Нас с Харальдом чуть не убили. Экскаватором. Машину стерли в порошок. Нам нужна защита.
Если бы мы ожидали слез и цветов, нас бы постигло разочарование. Но он хотя бы садится.
Видно, что он потрясен. Сначала он подбирает слова. Потом начинает говорить. Но с большим трудом.
— С чего вы взяли, что ее задушили? Причину смерти может определить только специалист.
— Поезжайте туда, — отвечаю я. — Поговорим, когда вы осмотрите труп. И то, что осталось от человека, которому она проломила голову.
Появляется его жена. Она почувствовала, что он нуждается в ней. У великих людей всегда были замечательные жены. Рядом с нобелевскими лауреатами-тяжеловесами — Бором, Ферми, Альваресом, Горбачевым, Сахаровым, Шрёдингером — всегда были амазонки. А от тех, кто проиграл в последнем забеге и не получил премию, — Оппенгеймер, Силард — женщины уходили.
Не следует заблуждаться в отношении женщины, которая сейчас вошла в комнату, хотя она и на полметра ниже своего мужа. Встречаются валькирии очень даже небольших размеров.
— Что случилось, Торкиль?
Голос ее звучит уверенно и твердо. Ей известно столько же, сколько и ему.
Он встает и начинает ходить вдоль стены, как зверь в клетке.
— Кое-что пошло не по плану.
Тут он вспоминает о нашем присутствии.
— Может быть, попросить детей прогуляться, размять ноги, — предлагает он.
— Попробуйте, — отвечаю я, — может, вам и повезет, у меня обычно не получается.
Ему не сразу удается скрыть удивление.
— Мои внуки всегда нас слушаются.
— Их дедушка — вы. Тит и Харальду не так повезло.
Он развил в себе множество исключительных качеств. Но с чувством юмора как-то не сложилось.
Он смотрит на жену.
— Надо увезти их. Пока все это не уладится. В Италию, по программе защиты свидетелей.
Я не сразу понимаю, что это он говорит о нас.
Он принял решение. И теперь поворачивается к нам.
— Отсюда вы едете прямо домой и собираете вещи. Вас заберут через несколько часов. Вы улетаете сегодня. По пути в аэропорт получите новые паспорта и все необходимые инструкции. О вас позаботятся. Надеюсь, что вы сможете вернуться домой не позднее чем через несколько месяцев.
Он этого не знает, но эффект действует. Первым делом — как часто бывает — в пыль рассыпается вежливость. Вежливость — это обычно лишь тончайшая пленка на поверхности.
Поскольку между нами возникла несколько большая взаимная ясность, я могу увидеть кое-что из его физиохимической истории.
Есть люди, которые верят в психологию, я не верю. Всё на свете — это биохимия на базе квантовых электрических эффектов. Торкиль Хайн, должно быть, был создан путем растворения в сильно разъедающей жидкости целой лохани начальников отделов, подполковников и генеральных директоров. Потом раствор выпаривали в концентрат, который сейчас сидит перед нами. Я видела много влиятельных мужчин, но он даст им всем фору.
И тем не менее ему страшно. Значит, мы с ним противостоим каким-то могущественным силам.
Лабан и близнецы в прострации. Они приехали, чтобы все прояснить. А теперь их высылают из страны.
— У нас все еще джетлаг, — говорю я. — Было бы замечательно, если бы отъезд можно было отложить на несколько дней.
Он берет себя в руки. И тут совершает ошибку. Сконцентрировавшись, тихим голосом, из которого исчезли последние молекулы вежливости, он говорит.
— У вас нет иного выбора. Вы все четверо можете получить судимости, которые в будущем закроют для вас все возможности, кроме работы разносчиками газет. Делайте, что вам говорят!
Мало кто может сохранять выдержку, когда слышит грубые слова от по-настоящему значительного человека. Большинство из