Золотая кровь - Люциус Шепард

Он заметил, что Александра не сводит с него глаз, и раздраженно сказал:

– В чем дело? Где дети?

– Оба мальчика мертвы, – монотонно произнесла она. – Девочка… может быть, выживет. Я отослала ее кое-куда. Она будет в хороших руках.

Он бросил взгляд на две белокурые фигуры, застывшие под окном. Их смерть, казалось, почти не имеет отношения к той ненависти, что он чувствовал к Миколасу, а если и усиливает ее, то совсем немного. Наверное, потому, что он давно похоронил свои чувства, подумал он. Но весть о том, что дети погибли, все же подействовала на него: она отбила у него охоту откровенничать с Миколасом, теперь ему не терпелось снова взяться за дело.

– Остальное рассказывать не буду, – сказал он Миколасу. – Впрочем, пожалуй, скажу, чем все кончилось. Мы не потеряли ни единого человека, и через десять минут после того, как я один вышел на крышу, маньяк покончил с собой.

Он склонился к Миколасу, поддерживая его голову булавой, и прошептал:

– Я тебя не боюсь. Хочу, чтобы ты за мной погонялся. Конечно, если ты настоящий мужчина. Если тебе достанет смелости встретиться со мной лицом к лицу, не прибегая к помощи братика. Уверен, тебе очень захочется превратить личное дело в войну с Агенорами, но подумай, по-мужски ли это. Честно говоря, я не очень-то верю, что ты способен на борьбу, если заранее не известно, что победишь ты. Ты трус и забияка. Задира, но не такой уж и страшный. Ты не сумел убить меня здесь, на твоей территории, ну а в других местах мне будет легче. Буду тебя ждать.

Он распрямился, бросил булаву – она легко и быстро покатилась по полу в дальний угол – и в сопровождении Александры оставил Миколаса наедине с его ненавистью и болью.

Они шли от серой залы по коридору. Александра, все время выжидающе смотревшая на него, наконец спросила:

– Мне расскажете?

– О чем?

– О том, что произошло на крышах Монпарнаса. С вами и маньяком. Мне не терпится узнать, какой вы нашли выход.

Где-то рядом часы пробили полночь. Издалека доносились испуганные крики, безумный смех, лязг металла, и когда эти звуки, мрачно отдаваясь в пустом пространстве, слились в одно целое, Бехайм снова почувствовал чуждость и безмерность всего, что его окружало. Несмотря на прелесть и открытость лица Александры, ему вдруг почудился хитроумный обман, несший в себе такую же угрозу и столь же непонятный, как тот, что сквозил из безглазого и безротого деревянного лица манекена-фехтовальщика. В ее зеленых глазах таинственно мелькали, вспыхивая, переменчивые токи. Не нужно ничего выдавать, подумал он, ни единым движением лица. Тут можно только притворяться. Он вдруг почувствовал крайнее изнеможение, словно яды возбуждения и усталости подорвали его последние силы. Ему хотелось отдохнуть, остановить вращение мыслей по их шатким орбитам.

– Нет, – ответил он ей. – Не сейчас.

Несколькими этажами ниже залы, в которой произошел бой с Миколасом, они обнаружили большую пустую комнату с белеными стенами, из углов лепного потолка которой глядели вниз гипсовые ангелы. Их серьезные, погруженные в созерцание лица, казалось, ручались за святую неприкосновенность пространства, за которым они надзирали. Обстановка состояла из двух мягких стульев, комода и кровати черного дерева, находившейся в самом плачевном состоянии: одна ножка была сломана, балдахин-шатер наполовину завалился. Большие размеры и какая-то болезненность конструкции – на фризе передней спинки было изображено сонмище перекошенных от боли лиц – придавали этому ложу сходство с погребальным кораблем. Они зажгли два фонаря, свисавшие с потолка, и комната осветилась бледным ровным пламенем. Комод сгодился как подпорка для покосившейся кровати, и теперь можно было расстелить матрац так, чтобы он не сползал. Бехайм сорвал с себя окровавленную рубашку, вытянулся и закрыл глаза. Александра же продолжала расхаживать по комнате, и, когда так прошло почти пять минут, Бехайм приподнялся, опершись на локоть, и спросил, что ее гложет.

– Ничего меня не гложет, – ответила она. – Просто мне немного не по себе. Мне всегда немного не по себе.

– Боитесь, вот-вот за нами придут де Чеги?

– Нет. – Она прислонилась к стене, спрятав за спину руки. – Они замыслят какие-нибудь козни, сплетут интригу, приготовят хитроумную ловушку, но в конце концов, когда дойдет до дела, а у них не будет полной уверенности в успехе, они потеряют голову и кинутся в стремительную атаку. Это в их духе. Они не способны действовать тонко.

– Вот поэтому-то их вполне можно подозревать.

– В убийстве Золотистой? – Она покачала головой. – Не думаю. На такое насилие они, конечно, способны. Но это конкретное преступление – не в их стиле. Тут, но крайней мере, требовалось что-то заранее спланировать. А они, как я уже сказала, обычно действуют экспромтом.

Бехайм рассматривал простыню, на которой лежал. Она была украшена изящным тисненым узором из шипов и роз – белое на белом.

– Я тут поразмыслил, – сказал он, – и пришел к выводу: так мне ничего не добиться. Я решил последовать вашему совету. Пробка от флакона – единственное имеющееся у меня косвенное свидетельство. Вы правы. У меня действительно нет выбора.

– Я знала – вы поймете, – глухо произнесла она.

– Вы сходите со мной в апартаменты Фелипе?

– Не могу, – сказала она. – Мне нельзя так рисковать. Если Фелипе застанет меня там, если обнаружит, что я вступила в игру против него, все погибло. Но вам, конечно, необходим спутник, который мог бы постоять у двери и предупредить об опасности. Да вы возьмите с собой служанку вашу. Жизель.

Ага, подумал он, вот оно – тут-то и нужно кое-что выяснить. Она вышла на главную тему, от которой будут зависеть все решения, связанные с Александрой.

– Что именно погибнет? – спросил он.

По ее лицу пробежала тень недовольства.

– Все, на что я рассчитываю.

– Власть?

Она поколебалась.

– Да, власть.

– Но ведь это не все.

Она кивнула.

– Мне не расскажете?

– Ничего особенного. Просто у меня есть кое-какие ожидания.

– И вы думаете, они сбудутся? Вы уверены, что я найду улики против Фелипе?

– Как я могу быть уверена? – Голос ее стал резким от раздражения, плечи напряглись, она сделала несколько шагов и встала у противоположной стены, спиной к ней.

На фоне беленой поверхности ярче стали рыжий оттенок ее волос, голубизна шелковой ночной рубашки, живой блеск глаз, словно откуда-то из белизны, из невыразительного белого неба явилась богиня.

– Значит, вы просто надеетесь на то, что Фелипе замешан? – спросил Бехайм.

Она снова кивнула.

Бехайм сел прямо, спиной к фризу из замученных лиц.